Эра ЦСКА

В чемпионате страны 1960 года мы, армейцы, выиграли все одиннадцать матчей и на такой короткой дистанции сумели на три очка опередить второго призера. В отечественном баскетболе наступила эра ЦСКА.

Эра... А как начинаются они, эры? И когда началась наша? Ведь и тогда, когда мы выиграли в Ленинграде свой десятый матч — у киевского СКИФа, который через несколько лет станет называться «Строителем», — матч, обеспечивший нам золотые медали, «Советский спорт» написал, что впервые после 1945 года команда ЦСК МО заняла первое место. И все. А об эре ЦСКА стали писать позже — после того как мы третий или четвертый раз подряд выиграли золотые медали чемпионов страны.

Так когда же все-таки началась наша эра? Может быть, тогда, в Каунасе, где мы сыграли пять первых матчей чемпионата 1960 года?

— ...Как ты думаешь, Майга, очков двадцать мы им засунем? — Вопрос был задан тихо и как-то буднично: казалось, спрашивавший сомневался только в том, сумеют ли они «засунуть» минимум двадцать очков.

Майга — это капитан рижских армейцев Майгонис Валдманис; тот, кто задавал ему вопрос, — тренер рижских армейцев Александр Гомельский; им — это нам, московским армейцам; а все вместе взятое — это психологическая подготовка к матчу, психологическая обработка соперника, это психология крупным планом. В автобусе были только игроки двух армейских команд: минут через сорок нам предстояло встретиться на площадке; если бы Гомельский был уверен в том, что его команда сильнее, так сказать, на двадцать очков, он в нашем присутствии на эту тему не разговаривал бы; вопрос, заданный Валдманису, адресовался нам.

«Психология» — любопытная судьба у этого слова. С ним произошло то же самое, что произошло несколько раньше с такими словами, как «техника», «тактика». Далекое, казалось бы, от спорта, оно довольно быстро прижилось там, стало своим. Его услышишь от болельщиков, встретишь в серьезной статье, им оперируют тренеры. Слово это потеряло свой первоначальный смысл, оно стало синонимом остроумного решения, решения, цель которого вывести из себя противника, выбить его из привычной колеи, лишить его уверенности в своем преимуществе и, напротив, привести в наилучшее состояние свою команду, обезопасить ее от всевозможных нежелательных сюрпризов.

И совсем не случайно слово это пришло в спорт сравнительно недавно: если мне не изменяет память, оно получило широкое распространение и стало спортивным термином лет пятнадцать назад. Разумеется, и раньше спортсмены готовили себя к матчу. Но прежде подготовка к какому-то конкретному матчу имела второстепенное значение: кто был сильнее, тот и побеждал.

А что значит «сильнее»? Какой смысл вкладывался — да и вкладывается сейчас — в слово «сильнее»? Сильнее тот, кто имеет преимущество в физической подготовке, плюс технике, плюс тактике. Со временем все больше и больше команд (в индивидуальных видах — спортсменов) имели примерно равные слагаемые — ну, если и не каждое из трех слагаемых, то, во всяком случае, их сумму. Тайну вообще уберечь трудно, в спорте — тем более.

Новый технический прием бывает новым совсем недолго: кто-то из баскетболистов додумался до броска в прыжке — прошло два-три года, и бросок этот уже был взят на вооружение баскетбольными армиями всего мира.

Очень трудно придумать новый тактический вариант, но, поскольку скопировать его несложно, и в тактике новшества носят временный характер. Вспомните-ка: Хирофиму Даймацу, тренер легендарной «Ничибо», сказал, что тактику для своих волейболисток он не изобретал, он взял ее у волейболистов ЦСКА.

Сложнее угадать, как соперник совершенствует свою физическую подготовку, но и это не тайна за семью печатями. Если ты видишь, что соперник побеждает тебя потому, что он быстрее и выносливее тебя, ты начинаешь уделять на тренировках больше внимания и времени работе над этими компонентами. В первые послевоенные годы весь мир восхищался атлетизмом советских футболистов. Прошло совсем немного времени, и нашими футболистами это преимущество было утеряно — отнюдь не потому, что они перестали уделять внимание физподготовке.

Сумма трех слагаемых подравнялась, и тогда появилась необходимость в четвертом слагаемом. Этим четвертым и стала психология: она должна была сделать команду (спортсмена) не вообще сильнее, а сильнее, скажем, к семи часам вечера в пятницу — к моменту начала соревнований.

Риторическим своим вопросом А. Гомельский хотел, видимо, вселить уверенность в игроков своей команды и наверняка лишить уверенности наших игроков. Вопреки своим намерениям А. Гомельский помог нам. Утверждение мое может показаться бездоказательным. Ну что ж, доказать свою правоту я и впрямь не смогу: тот матч второй раз — без риторического вопроса — не сыграешь. Но я и по сей день убежден в том, что дело обстояло именно так. Не знаю, какое действие произвел на рижских армейцев вопрос их тренера, нас же он озлил, снял с нас нервное напряжение. Мы не давали в раздевалке никаких торжественных обязательств, но, наверное, не один только я поклялся самому себе сделать все, чтобы выиграть тот матч.

Не они нам — мы им «засунули» 21 очко!

Между прочим, психологическую подготовку к тому матчу вели и мы. Виктор Зубков, наш центровой, панически боялся Яниса Круминьша, игрока, безусловно, очень и очень сильного. Если спортсмен уверен в своих силах, это не значит, что он непременно победит. Но если он в свои силы не верит, ему ни в коем случае не победить — это уж точно. Надо было заставить Зубкова поверить в свои силы. И мы добились своего. Мы акцентировали внимание Зубкова на его плюсах («Ты быстрее бежишь, ты лучше прыгаешь, твой крюк Круминьшу не закрыть!»), и мы «забыли» сказать ему о плюсах Круминьша — мы говорили только то, что могло помочь нашему центровому сыграть так, как он умеет играть, сыграть лучше, чем он обычно играл против Круминьша.

Не обошлось и без маленького обмана. Я должен был помогать Зубкову в опеке Круминьша, должен был подстраховывать Зубкова. И я помогал ему. И чтобы он чувствовал себя увереннее, я всякий раз кричал: «Зуб, я здесь!» Но даже тогда, когда я либо не успевал помочь Виктору, либо в моей помощи не было нужды, я все равно кричал: «Зуб, я здесь!» Зубков верил и, не боясь, что его. обыграет Круминьш, защищался решительнее и смелее, чем прежде.

Нельзя сказать, что после того матча Зубков легко расправлялся с Круминьшем, но он уже играл с ним, как равный с равным, он уже не боялся Круминьша. Психология вылечила его.

...А может быть, эра ЦСКА началась не тогда, зимой 1960 года, а летом 1961? Может быть, началом ее следует считать три июньских дня, в течение которых наша команда дважды посылала в нокаут тех же самых рижских армейцев?

И болельщикам рижской команды, и даже самим баскетболистам поражение в Каунасе могло показаться случайным. Две следующие победы были одержаны в Риге, и, сравнив их с нокаутом, я нисколько не погрешил против истины. Пятикратные чемпионы СССР и трехкратные обладатели Кубка европейских чемпионов сумели оказать нам сопротивление лишь в первом тайме первого матча.

...Перед началом второго матча, во время церемонии представления игроков с трибун неслось: «Долой Гомельского!»

Таков болельщик: сегодня он освистывает того, кому еще вчера поклонялся. Такова судьба тренера: о нем, о тренере, если, случается, и забывают, то только в часы триумфа его команды...

Гомельского стали называть счастливчиком, говорили, что ему просто все время везло: повезло, когда он, молодой и никому еще не известный тренер, получил назначение в Ригу — работать с армейской командой; повезло, когда он в Цесисе, небольшом латвийском городке, нашел великана Яниса Круминьша; и везло потом уже все время, потому что все победы рижского СКА и сборной СССР дело рук Круминьша.

Если уж говорить о везении, то, на мой взгляд, повезло и рижским баскетболистам, и Александру Гомельскому. Гомельскому — потому что он попал в Ригу, один из баскетбольных центров страны, город высокой баскетбольной культуры. Всякий тренер мечтает работать с командой, игроки которой сочетают хорошую выучку с тем, что называют игровой дисциплиной. Мечтают все, но не у всех эта мечта сбывается. У Гомельского она сбылась. В Латвии, как и в двух других Прибалтийских республиках, баскетбол очень и очень популярен. С детьми там работают тренеры высокой квалификации, благодаря чему в команды мастеров приходят игроки, которых не надо переучивать, не надо обучать азбучным истинам. Я думаю, что не обижу Гомельского, если скажу, что он многому научился у латвийских баскетболистов: тренеры ведь не только учат, они еще и учатся сами, всегда учатся.

Рижским баскетболистам повезло, потому что к ним приехал энергичный, требовательный и полный честолюбивых замыслов тренер. Именно такой тренер и нужен был в ту пору рижской команде. Рижане играли тогда грамотно, безошибочно, но шаблонно и пресновато. К тому же латышские баскетболисты в ту пору без особой любви относились к физической подготовке, из-за чего и в силовой борьбе пасовали, и частенько терпели поражения от тех, кто играл в примитивный в общем-то баскетбол. Гомельский заставил их бегать быстрее и больше, чем они бегали, заставил их сражаться, полностью выкладываясь на площадке.

Другое дело, что, имея в своей команде такого уникального игрока, как Янис Круминьш, Гомельский не мог получить полного удовлетворения от своей тренерской работы, он не знал — да и не мог знать — своих истинных возможностей. Но любой тренер на месте Гомельского поступил бы точно так же: иметь превосходного центрового и играть без него просто глупо.

А Круминьша Гомельский действительно нашел вовремя. Великаны у баскетбола всегда были в чести, но если бы Круминьш появился лет, скажем, на десять-пятнадцать позже, эффект был бы не тот: тогда, в 1953 году, наш баскетбол имел Ахтаева — и только. Если мне не изменяет память, в ту пору еще и двух-метровиков-то не было. Тренеры еще не знали, не ведали, как им бороться против таких супервеликанов. Надо к тому же учесть, что партнеры у Круминьша, в отличие от Ахтаева, были баскетболистами очень высокого класса. Нет поэтому ничего удивительного и тем более сверхъестественного в стремительном рывке рижской армейской команды.

Страницы: 1 2 3 4 5 6