Отар Коркия и Иван Лысов

Не мог не сделать эту оговорку, ибо тогда, в 1953-м — теперь я это хорошо понимаю, — мне грех было жаловаться. Тренер сборной СССР Константин Александрович Травин, сам в прошлом один из лучших советских баскетболистов, который пережил, наверное, когда-то то, что пережил и я, без слов понял, почему в чемпионате страны я играл лучше, чем у него в команде, — понял и помиловал меня.

Но доброе ко мне отношение Константина Александровича не спасло бы меня: и доброта имеет свои границы. Если бы я играл не хуже, обычного, а очень плохо, он, даже понимая меня и испытывая ко мне жалость, в конце концов, все-таки отчислил бы меня. И был бы прав: он тренер, а не филантроп. На мое счастье, в сборной-53 нашлись два очень авторитетных игрока, которые, опекая меня порой даже сверх меры, помогли мне стать на ноги. Двумя добрыми моими ангелами-хранителями были Отар Коркия и Иван Лысов. Должен рассказать о них — не потому, что я их должник, а потому, что игрой своей оба заслужили того, чтобы вечно значиться в списке звезд отечественного баскетбола.

Отар Коркия был редкой даже среди баскетболистов силы человек. А ведь в баскетболе силой я имею в виду буквальный смысл этого слова — не удивишь.

За Анатолием Поливодой, центровым киевского «Строителя» и сборной СССР, в свое время ходил по пятам тренер-борец, уговаривал его бросить полюбившийся тому баскетбол и сулил, что через год-два тот - непременно будет чемпионом — если и не мира, то страны уж точно. В таком случае тот тренер мог бы сборную СССР укомплектовать из одних только баскетболистов.

...Другого центрового сборной СССР, Яака Липсо, в ту пору, когда он играл в ЦСКА, пытался похитить наш же армейский тренер по легкой атлетике. Липсо тоже сулили золотую медаль — в копьеметании.

...Александр Кандель из свердловского «Уралмаша» легонечко, аккуратненько, в треть силы — чтобы банку не повредить — руками открывал консервы.

...Два баскетболиста однажды пошутили над товарищем: перетащили за угол дома — метров за двадцать — его «Москвич».

Но Поливода, Кандель, Липсо и два безымянных героя — те и внешне здоровяки: под два метра, косая сажень в плечах. А вот Казис Петкявичус ростом невелик (если мне не изменяет память, у него 178 сантиметров), и не производит впечатления чудо-богатыря. В Хельсинки во время Олимпийских игр он предложил Григорию Новаку проверить, у кого руки сильнее. Знаете, наверное, — локти на стол, ладонь в ладонь и — кто кого дожмет. Новак его вначале на смех поднял, а затем, разозлившись, принял вызов. Петкявичус, правда, Новака обманул: «Давай, — говорит, — левыми руками померяемся». Но, думаю, если бы Новак и знал, что Петкявичус левша, все равно согласился бы: как-никак чемпион и рекордсмен мира, а тут какой-то баскетболистишка. Петкявичус три раза кряду прижимал руку Новака к столу.

Я уж на что несильным среди баскетболистов считаюсь, а ведь тоже и с боксерами, и с борцами (моей весовой категории, разумеется) силами мерился — как Петкявичус с Новаком — и славы баскетболистов не уронил. Ничего удивительного между тем нет. Наш баскетбольный шарик весит 650 граммов, бросать его надо одними кистями, а лететь он должен с такой скоростью, чтобы и противник его не перехватил, и к партнеру он как можно скорее попал: в баскетболе, как и в спринте, счет времени не на секунды — на десятые доли секунды идет. Попробуйте по два часа ежедневно бросать и ловить с огромной скоростью летящий мяч: лет через 10—15 сможете смело вызвать на матч даже штангиста.

Патриотизм баскетболиста увел меня в сторону от темы — намного дальше, чем я предполагал. Так вот. Отар Коркия был редкой даже среди баскетболистов силы человек. Природа его щедро наделила. Он был неплохим борцом, очень хорошим копьеметателем (владел какое-то время рекордом Грузии). Многими еще видами спорта увлекался он, во многих мог преуспеть, но уже в зрелом возрасте, по-настоящему полюбив баскетбол, стал баскетболистом. И еще каким! Долгие годы тбилисский динамовец считался центровым № 1 советского баскетбола. В 1952-м в Хельсинки, хоть и был Коркия на 18 сантиметров ниже Клайда Ловелетта, его, а не американца признали лучшим центровым турнира.

В Вильнюсе — не помню, с кем играли тбилисцы, помню лишь, что решалась судьба золотых медалей, и тбилисцы проигрывали очко — на моих глазах Отар Коркия, получив мяч под неприятельским щитом, поднялся в воздух с тремя (!) соперниками на плечах, — поднялся и мяч в корзину уложил! Сила? Да. Но не только. Я думаю, в обычной обстановке Коркия этакого не проделал бы.

Прежде чем договорить мысль, приведу еще один пример из жизни Коркия. В 1952 году в Хельсинки, во время финального матча с американцами, Коркия напрочь вывихнул большой палец правой руки. Не знаю, как по-медицински правильно назвать эту травму, но палец своего владельца не слушался и причинял ему буквально адскую боль. Врач, бинтовавший — правильнее сказать, привязывавший бинтом палец к руке, — чуть не плакал. Коркия, переминаясь с ноги на ногу, стоял лицом к площадке и просил: «Крепче, дорогой, завяжи!» А потом врач, говорят, чуть не упал в обморок: его пациент, проверив, прочно ли перевязан (привязан?) палец, вышел на площадку. Сгоряча, скажет иной. Не буду спорить. Но то была не поза. Коркия не просто вышел на площадку — он играл. И играл очень хорошо — так же, как он играл до травмы. Еще одна немаловажная деталь. Опытный баскетболист, Коркия не мог не знать, что и его присутствие не спасет команду от поражения: американцы были намного сильнее. Но в тот момент он об этом не думал. Надо было идти и бороться, и он пошел.

По какому же принципу объединил я две эти разные сценки? Только ли потому, что главный герой обеих Коркия? Нет. В жизни каждого человека бывают такие ситуации, когда он может сделать нечто большее, чём позволяют ему его возможности: раз надо — значит надо, и он добивается своего через не могу. По причинам, вполне понятным, такие ситуации у спортсмена встречаются чаще, чем, скажем..: В общем — чаще, чем у неспортсмена. И конечно же, далеко не все спортсмены поступают в таких ситуациях так, как поступил Коркия. Но как раз именно в таких ситуациях и проверяется, кто чего стоит. Здесь понятие «баскетболист», «штангист», «гимнаст» уступает место понятию «спортсмен». Потому что здесь все решает не мастерство, не умение. Здесь уже все решает характер человека. Восторгаться следует не сверхсилой Коркия в первом случае и не сверхмужеством — во втором. Сверхсила и сверхмужество — это следствие, а причина — ответственность, чувство долга.

Можно быть хорошим баскетболистом и плохим спортсменом. Это если баскетболист все умеет, но умение свое показывает, когда команда или выигрывает 20 очков, или 20 очков проигрывает, — когда игра уже сделана и не надо брать на себя ответственность. Такие в баскетболе добивались немногого, хотя на первых порах ими восторгались и зрители, и журналисты, и даже тренеры, которые, случалось, и в сборную их приглашали.

Гораздо большего добивались те, кого можно назвать не очень хорошими баскетболистами, но настоящими спортсменами. Старательностью своей, злостью, огромнейшим трудолюбием, стремлением к славе, желанием добиться своего и не быть обузой в команде они многого добивались. Многие из них, в конце концов, становились и хорошими баскетболистами. Вадим Капранов, который, казалось, так и останется навсегда вечным запасным в ЦСКА, заставил заговорить о себе, когда ему пошел 26-й год, а в 28 его пригласили в сборную СССР.

А Отар Коркия — блестящее сочетание — был и баскетболистом отличным, и великим спортсменом. Он был капитаном сборной СССР. Он себя в игре не щадил, ничего не боялся — рядом с ним стыдно было играть вполсилы, стыдно было, праздновать труса. Не было у сборной СССР капитана более достойного, чем Отар Коркия. Да и не, было — я, во всяком случае, не помню — в нашем баскетболе игрока, который пользовался бы таким авторитетом — и среди игроков и среди тренеров, — как Отар Коркия.

Не знаю, чем уж я ему приглянулся, но относился он ко мне — лучше не пожелаешь. Стоило кому-нибудь — особенно из звезд — выказать неудовольствие мною, как Коркия тут же на моего обидчика прикрикивал. Даже если обидчик был прав и не очень-то сильно обидел меня... А с Коркия, сами понимаете, не спорили.

А я ведь по молодости лет порой играл не так, как надо, а так, как мне нравилось, так, как играл у себя в СКИФе. Я любил давать скрытые, неожиданные пасы и частенько перебарщивал. В СКИФе партнеры, зная манеру моей игры, всегда от меня паса ждали. И вот я решил дать такой пас Коркия. Решил — дал. Коркия же не ждал паса, и мяч угодил ему в лицо. Я обмер. А Коркия поднял руку и сказал: «Все правильно, мальчик. Это я виноват».

Не могу утверждать, но подозреваю, что он защищал меня именно потому, что я нуждался в защите. Я не успел еще сказать, что Отар Коркия, как и большинство очень сильных людей, еще и очень добрый человек. Своевольный, своенравный, но отходчивый и очень-очень добрый.

...Прошло с тех пор много лет. Коркия стал тренером команды, цвета которой защищал, — тбилисского «Динамо». В течение нескольких чемпионатов СССР по окончании каждого тура корреспонденты «Советского спорта» просили тренеров каждой команды дать свой вариант сборной СССР. Задача не то чтобы пустячная, но и сложной ее не назовешь: надо было назвать 12 лучших игроков только что закончившегося тура (четырех защитников, четырех нападающих, четырех центровых). Все тренеры сдавали корреспонденту анкеты. Сдавал ее и Коркия. Со всеми тренерами работа у корреспондентов на этом и заканчивалась, с Коркия она только-только начиналась.
—       Отар Михайлович, да у вас пятнадцать игроков! — журналист старательно играет удивление.

Играет — потому что он должен был бы удивиться, если бы их, игроков, было 12. После каждого тура у всех тренеров по 12, у Коркия — минимум 14.
—       Пятнадцать? — Теперь уже удивляется Коркия. Удивляется чересчур искренне. —       Скажи пожалуйста — пятнадцать! Давай сюда, дорогой: быстренько исправим.

Коркия колдует над списком минут пять, потом отдает его журналисту и собирается уходить. Но журналист берет Коркия под руку и на ходу просматривает анкету. Он человек опытный: Коркия его уже однажды обманул — вычеркивал, вычеркивал — и не вычеркнул.

На этот раз фамилии трех игроков вычеркнуты: Журналист благодарит Коркия, отпускает его руку. Но не успевает тот отойти — журналист догоняет его.
—       Отар Михайлович, что же вы делаете? Было пятнадцать, а теперь шестнадцать!

Коркия, оказывается, внизу дописал трех вычеркнутых и добавил еще одного.

Но время сработало на Коркия.
—       Не ребята — орлы! Слушай, кого тут вычеркивать? Нет, ты скажи, дорогой, кого? —     Он вращает своими огромными серыми навыкате глазами, пытаясь призвать в помощь свидетелей, и главное — не встретиться взглядом с журналистом. Коркия жалеет и его. — Нет, ты скажи, дорогой, кого вычеркнуть?

Журналисту все равно, кого вычеркивать. Главное — чтобы было 12 игроков.
—       Отар Михайлович, ну вот, предположим, вы — тренер сборной СССР. Вам надо отобрать двенадцать игроков — двенадцать, а не десять и не пятнадцать. Что вы будете делать?
—       А почему двенадцать? Почему не пятнадцать?
Можно подумать, что в этом случае у него их было бы меньше, чем двадцать.

В конце концов, в списке остаются 12 игроков. Но оба огорчены: Коркия — потому что ему все-таки пришлось вычеркнуть нескольких орлов, журналист — потому что огорчил доброго человека из Тбилиси.        

С чувством огромнейшей благодарности вспоминаю я и Ивана Лысова. Коркия был моим покровителем, Лысов — учителем. Учителем, который сделал для меня больше, чем мог и должен был сделать. Я уже мельком упоминал о том, что Лысов был виртуозом от баскетбола. Я бы даже сказал, что он был самым техничным игроком, которого мне довелось когда-либо видеть, но от столь категоричного утверждения меня удерживает следующее обстоятельство. Вскоре после того, как Лысов закончил играть, в баскетболе появилось правило тридцати секунд, ограничившее время, в течение которого команда могла владеть мячом, что, разумеется, резко взвинтило темп игры.

Так что попытка сравнить Лысова с виртуозами более позднего времени явно несостоятельна. Поэтому ограничусь следующим утверждением: ни до Лысова, ни после него мне не доводилось видеть баскетболиста, который умел бы проделывать с мячом то, что проделывал с ним малыш из Эстонии (Лысова даже я могу назвать малышом: он один из очень и очень немногих баскетболистов, который еще ниже, чем я, его рост — 170 сантиметров). Нельзя сказать, что Лысов работал с мячом: работа всегда ассоциируется с какими-то определенными усилиями. А Лысову, по-моему, было все равно, бежать ли ему по площадке с мячом, без мяча ли — с мячом, наверное, даже было легче, привычнее, естественнее. Можно сказать, что он родился с мячом. Ну, а если серьезно, то простота, легкость, естественность были оплачены сотнями часов тяжелейшей работы — на сей раз той самой, которая ассоциируется с «определенными усилиями, неимоверными усилиями. Чем меньше ты работаешь на тренировках, тем больше видна твоя работа во время игры, и наоборот: видимая зрителю легкость — это очень много пота, пролитого на тренировках.

Иван Лысов обладал еще одним несомненным достоинством — он доскональнейшим образом знал баскетбол. Стоп! Кое-кто пожмет плечами («Мол, почему баскетболисту и не знать игру, в которую он играет и играет очень хорошо? И почему знание того, что знать необходимо, возводится в ранг достоинства?»). Поэтому позволю сделать небольшое, но очень важное отступление.

Утверждение, что спорт примитивен (применительно к баскетболу: дай пас, побеги, получи пас, бросай мяч в корзину) — одно из заблуждений, а то обстоятельство, что так думают очень многие и даже любящие спорт люди, существа дела не меняет. На первых порах спорт действительно был прост и прямолинеен. Но спорт начала века и нынешний спорт разнятся не меньше, чем первый автомобиль Форда, едва обгонявший пешехода, и автомобили последних марок, которые едут быстрее, чем летел самолет братьев Райт.

Все верно: дай пас, побеги, получи пас, бросай мяч в корзину. Но кому и когда дай? Но куда беги? И как бросай? Не подумайте только, что я тщусь доказать, будто спорт — это нечто такое же сложное, как ядерная физика. Нет, конечно же. Но он сложнее, чем о нем думают многие.

А баскетбол — и это не только мое мнение, не только мнение баскетболиста — один из сложнейших видов спорта. Тактика — а именно ею в первую очередь и объясняется сложность — в баскетболе богаче, чем в любой другой игре. Теоретически, скажем, футбол с его огромным полем, на котором могут разместиться с полсотни баскетбольных площадок, и 11 игроками имеет больше всевозможных схем. И тактика его будет богаче, чем у баскетбола, но только в том случае, если футболисты смогут ногами делать с мячом то, что делают с ним баскетболисты руками. Я статистикой не занимался, но, думаю, не ошибусь, если скажу, что даже первоклассная команда не может «подержать» мяч две-три минуты. Если после шести-семи пасов команда сохраняет мяч, ее награждают аплодисментами. В баскетболе и полтора десятка пасов не проблема. Следовательно, ту или иную схему можно не только придумать на макете, ее затем можно и осуществить на площадке.

Между прочим, баскетбольная площадка — полигон, на котором проходят испытание всевозможные тактические образцы. Иные из них с клеймом «Проверено баскетболом» отправляются затем в хоккей, футбол, гандбол. Хоккейный форчекинг — это не что иное, как переименованный баскетбольный прессинг. Зонная защита в футболе появилась сравнительно недавно, в баскетболе она живет и здравствует с незапамятных времен. Любопытно, что даже вошедшие в последние годы в моду цифровые формулы тактики (4 + 2 + 4, 3 + 3 + 4 и т. д.) имеют баскетбольных предшественниц — 1 + 3 + 1,  2 + 3.

Баскетбол к тому же в большей степени, чем любая другая игра, поддается анализу. Дело в том, что во время каждого матча команд мастеров специальная бригада ведет два протокола — протокол игры и технический протокол, в которых фиксируется все, что может быть зафиксировано. Поэтому, даже не видя матча, можно иметь о нем довольно полное впечатление. Можно узнать:
кто из игроков и на какой минуте выходил на площадку, кто кого заменял и кто сколько времени сыграл;
кто и сколько сделал бросков с игры (с дальних дистанций, средних и ближних) и штрафных — сколько из них достигли цели;
кто и сколько раз добился успеха в борьбе за отскочившие от щита мячи;
кто и сколько раз перехватывал мячи у соперника;
кто и сколько раз терял мячи; сколько персональных замечаний получил каждый из игроков;
сколько очков набрал каждый из игроков; кто из тренеров и на какой минуте брал тайм-аут; как изменялся счет от 0 : 0 до самого конца. В общем, как видите, баскетбольный матч можно «прочесть» так же, как читают шахматную партию. Нет, аналогия не полная: у нас записываются не все «ходы». Оба протокола ни слова не говорят о том, как каждый из игроков действовал в защите, кто вел себя по-бойцовски, а кто праздновал труса. Поэтому полностью доверяться протоколам нельзя. Если, скажем, А. набрал в матче 20 очков, а Б. — только 4, это еще не значит, что А. сыграл лучше, чем Б. Может быть, тот игрок, которого опекал А., набрал 25 очков, а лучший снайпер команды соперников был посажен Б. на голодный лаек?

Но как бы там ни было, чтение протоколов оказывает тренеру огромнейшую пользу. Оно позволяет анализировать сыгранный матч и с учетом этого готовиться к следующему. Оно подсказывает тренеру, над чем в первую очередь надо работать тому или иному его игроку. Анализируя протоколы, можно определить, какие тенденции наметились в баскетболе, куда он идет.

Все это дает мне основания утверждать, что есть такая наука — баскетбол, не бог весть какая мудреная (не высшая математика, конечно же), но все-таки наука. Кстати, еще об одном весьма распространенном заблуждении. «Играть» и «знать» — не одно и то же. Можно быть хорошим баскетболистом — даже очень и очень хорошим — и вместе с тем не знать баскетбола. Многие отличные баскетболисты, закончив играть, становились тренерами — хорошими тренерами становились, увы, немногие. И напротив, есть очень хорошие тренеры, которых в ту пору, когда они играли, никто не знал. Никогда не были очень хорошими игроками Александр Гомельский и Сергей Башкин, а на тренерском поприще оба преуспели: первый в течение долгих лет работал с мужской сборной командой- СССР; под руководством второго юниоры нашей страны три раза подряд побеждали в чемпионатах Европы. Каунасский «Жальгирис» — очень хорошая мужская команда, «Спартак» из Московской области — одна из лучших женских. Но Витас Бимба из «Жальгириса» и его коллега из «Спартака» Давид Берлин не были классными игроками. Между прочим, точно так же обстоят дела и в других играх. Я не помню, чтобы когда-нибудь лестно аттестовали игру таких хоккеистов, как Дмитрий Богинов или Николай Эпштейн. Но первый из них в свое время поставил на ноги горьковское «Торпедо», второй, так сказать, на пустом месте создал Воскресенский «Химик».

Не только отличное знание своего предмета делает человека стоящим тренером, надо иметь организаторские способности, быть педагогом, психологом и т. д. и т. п. Но без знания — и притом фундаментального — самого главного своего предмета хорошим тренером не станешь.

Иван Лысов был и баскетболистом гроссмейстерского класса, и одним из самых тонких знатоков баскетбола. Тартуский УСК (Университетский спортивный клуб) был, пожалуй, самой хитрой нашей командой конца сороковых и начала пятидесятых годов. И если учесть, что хитрость команды, ее гибкость, зависят в первую очередь от искусства разыгрывающего игрока команды, то в этом нет ничего удивительного: дирижером УСК был Лысов.

Мне остается рассказать о самом главном — о том, почему я назвал Ивана Лысова учителем, который сделал для меня больше, чем мог и должен был сделать. Уж кто-кто, а он-то мог встретить меня на тех сборах если и не в штыки, то уж, во всяком случае, довольно прохладно. И я не имел бы морального права обижаться на него.

Он — разыгрывающий, и я — разыгрывающий. Оба мы знали, что скорее всего в команде оставят только одного из нас. И он не мог не знать, что преимущество на моей стороне. Нет, нет, я, наверное, играл хуже, чем он, и совсем не был сыгран с командой. Но он ветеран, за плечами которого два чемпионата Европы и Олимпийские игры, а я был молод.

Он мог отнестись ко мне, как к конкуренту. Он мог просто не замечать меня. В конце концов, он мог вести себя по отношению ко мне вежливо, но сдержанно. Повторяю, я бы все понял и принял как должное.

...Со стороны нас можно было принять за тренера и ученика. По существу, так оно и было. С необыкновенным тактом и доброжелательностью наставлял он меня на путь истинный. К своему главному конкуренту Иван Лысов отнесся, как к ученику.

Меня в команде оставили, его — нет...

...Мне очень обидно, что об Иване Федоровиче Лысове, человеке, сделавшем для меня много, я не могу рассказать больше того, что вы сейчас прочли. Так уж получилось, что он ушел из большого баскетбола. Причины, в силу которой он ушел, я не знаю. Знаю лишь, что для баскетбола его уход — несомненная потеря. Встречаемся мы с ним редко, но теплое к нему чувство я сохраню до конца своих дней.

Давным-давно, в детстве меня назвали счастливчиком. Я действительно счастливый человек: мне всю жизнь везло на добрых людей — на таких, как Отар Коркия и Иван Лысов.