В воротах
К тому же надо было снова становиться в ворота. И ждать того опасного и всегда желанного часа, когда придется броситься навстречу мячу, чтобы своим телом преградить ему путь.
Чем дальше, тем больше было заметно, что силы соперников не равны. Матч, по существу, был проигран задолго до финального свистка. Когда побеждаешь или хотя бы сводишь встречу с сильным противником вничью, время движется быстро и иногда его даже не хватает. Хочется растянуть удовольствие. А здесь каждая минута была часом, тайм — сутками. Даже болельщики поняли, что дела их земляков плохи, и затихли. Лишь Макс попадал еще в центр их внимания.
— Макс-с-с...
От тоски и горечи и еще от того, что ничем нельзя помочь команде, все чувства его притупились, и он перестал что-либо замечать, кроме болезненной яркости ламп под потолком, площадки среди темных пологих берегов, своих и чужих игроков, продолжавших бой, хотя одни в нем давно потерпели поражение, а другие предвкушали триумф и вели уже себя чуть-чуть высокомерно и покровительственно. Проще было бы, как в боксе, прекратить схватку за явным преимуществом, но у этой игры законы были другими. Не то, чтобы более справедливыми, а другими.
К концу игры Максим почувствовал себя постаревшим. Несколько раз он парировал броски, но чаще вынимал мяч из сетки и каждый раз, наклоняясь, испытывал горечь и муку.
В криках болельщиков исчезла насмешка. Они тоже как будто затосковали и, может быть, ждали какого-то чуда. Настроение это передалось и Максиму, и он устало, без злости и вызова подумал: «Чуда им хочется. А то, что ребята продолжают безнадежное сражение, — разве не чудо? А то, что я сам распят — одна рука закрывает правый угол ворот, другая — левый, и, несмотря на это, продолжаю жить, — разве не чудо? Почему им ничего не понятно?»
Встреча подходила к концу. Игроки приезжей команды медленно, без особого желания, снова двинулись вперед. Секундная стрелка, отмерявшая время матча, пошла на последний круг. Один из нападающих начал готовиться к броску. Именно от него старались отвлечь внимание партнеры. Максим почувствовал это и в беспрерывном мелькании рук выискивал только то, что несло с собой непосредственную угрозу. И когда нападающий врезался между двух защитников и занес руку для броска, он был готов отразить его.
Но это было не нужно. Судья свистнул и назначил пенальти. Главный «забойщик» противника пошел за мячом. И в это мгновение раздался крик:
— Дай мне! Дай мне! Я тоже хочу!
К мячу бежал вратарь, стоявший в противоположных воротах. Ему отдали мяч. И он стал на специальной отметке, готовый к броску.
Максим посмотрел на него внимательно и вдруг увидел знакомые черты. Глаза, прищуренные и хитроватые. Ехидную улыбочку. Пренебрежительный жест. Мурзик... Один из них. Ему тоже хочется унизить его. Хочется увидеть его позор, хочется добить поверженного и проигравшего.
В начале матча он мог бы разозлиться и возненавидеть этого человека. Но за час что-то в нем переменилось, что-то ушло, и взамен появилось новое. Нет, глаза в угол он больше не отведет. Он на своем месте и готов встретить опасность, как и подобает мужчине.
Ему стало даже слегка жалко парня, что стоял напротив него и занес руку для удара.
Макс остановил мяч в нижнем углу. Судья тут же дал последний свисток. Игроки пошли к центру поля, а потом направились к темному жерлу тоннеля. Макс шел вместе со всеми, а сверху, над входом в тоннель, свешивались головы болельщиков.