В воротах
— Ма-а-акс... Макс-с-с...
Лучше бы не слышать никогда этого свистящего звука в конце своего имени. И еще этого свиста — беспрерывного и оглушительного.
— Макс-с-с...
— Макс-с-с, возьми рас-с-с-ческу и причешис-с-сь...
- Кто-то даже заржал от удовольствия.
— Ха-ха-ха! Возьми рас-с-с-ческу, Макс-с-с, и причешис-с-сь!
Он автоматически прикоснулся пальцами к остаткам волос на голове. И конечно, в зале это сразу заметили.
— Ха-ха-ха... Хо-хо-хо...
— Король ты, Макс-с-с!
— Макс! Ты нам нравишься! Только зачем тебе нужно стоять в воротах? — чей-то резкий голос вырвался из хора.
В это мгновение он понял, что мяч летит ему прямо в лицо. Пуля. Ядро. Снаряд. Кто же это выстрелил?
Мяч попал в машинально подставленную руку. И отлетел за ворота.
Слава богу, пронесло. Надо поскорее выбросить мяч снова в поле, к своим. Подальше от ворот.
— Браво, Макс-с-с! Бис! Повторить!
Кричат, как клоуну в цирке. Весело им. Послать бы их куда-нибудь подальше, да разве услышат! А вот судьи услышат наверняка. И тогда — прощай, ворота. Судья выгонит и не задумается. И правильно. Выругаешься — ничего не изменится. Только хуже получится. Ладно, потерпим.
Игра шла далеко от него. На противоположной стороне поля. Мяч перелетал от одного игрока к другому не задерживаясь. Стоило ему задержаться в чьей-либо руке, как из плотной стенки защитников начинали тянуться к нему чужие руки. А потом и сама стенка надвигалась угрожающе, чтобы закрыть все пути к воротам.
Он следил за всеми перелетами мяча, за всеми его попытками скрыться, чтобы затем неожиданно вылететь из гущи тел, из скопления игроков, и беспрепятственно попасть в цель. Он не отрывал глаз от кожаного шарика и совсем непроизвольно водил руками, словно собственноручно отдавая и принимая пасы. По ногам его то и дело пробегала нервная дрожь, и тогда он начинал подскакивать на месте.
Так выбрался ом далеко от ворот, почти до самой центровой линии. И в это мгновение мяч был пущен в узкую щелочку, вдруг приоткрывшуюся в защитной стенке. Тут он и забился, затрепыхался в силках, потом замер, схваченный чьей-то крепкой ладонью.
Назад! К себе в дом! В свою крепость! Он увлекся, вышел слишком далеко вперед, мяч летит уже ему за спину по крутой траектории. И он сам тоже взлетает в воздух вслед за мячом, пытаясь его догнать. Но лишь кончиками пальцев ощущает его неуловимость.
Пол жесткий, пахнущий краской, резиной и спортом. Болит локоть, и подыматься не хочется. Болельщики надрываются, осуждая его. Увидеть мяч, лежащий в воротах, невыносимо. Но от этого никуда не уйти. Он поворачивает голову, но мяча в сетке нет. Значит, он туда не влетел. Значит... И снова он чувствует кончиками пальцев кожаную неуловимость и думает о том, заметил ли кто-нибудь, что это он все-таки изменил траекторию.
— Макс-с-с! Иди гулять! Тут тебе делать нечего...
Маленький человечек поднялся со своего места и завертел руками над головой. Знакомое лицо. Откуда он его знает? Где они виделись? Да, да, это он. Конечно, наверняка он.
Его враги перестали быть безликими. Они получили лицо. Одно на всех. И он помнил, где он впервые его увидел.
Это случилось однажды вечером, на окраине города. Он бывал здесь не раз и никак не мог привыкнуть к его нравам. Жители пятиэтажных домов по вечерам сидят на скамеечках возле своих подъездов. Скамеечки самодельные — два обрезка бревна и доска сверху. Мимо них идешь как сквозь строй взглядов — придирчивых, обшаривающих. «Куда это он? И что это у него в руках? Сверток какой-то. Кажется, бутылку понес. Значит, выпивка будет. Хорошо живут люди, откуда только деньги берут?»