Восхождение в песках
Имя Дмитрия Шпаро, руководителя группы путешественников, достигших на лыжах Северного полюса но льдам океана, возникло в рассказе Николая Кондратенко не случайно. И дело не только в том, что обе экспедиции знают друг о друге, следят по газетам за событиями и свершениями товарищей по этой сильнейшей страсти — покорять пространство, даже дружны через одного из товарищей Шпаро — Василия Шишкарева, уроженца Казахстана. Дело в том, что оба коллектива очень похожи. Те и другие совершают свои переходы не столько из неутоленного честолюбия, сколько стремясь найти в собственном увлечении пользу для всех, для общества, для человечества, если угодно.
История медицины знает благороднейшие примеры, когда врачи в поисках способов борьбы с опасными болезнями ставили эксперименты на себе, заведомо зная, что рискуют жизнью. И погибали. Здесь ситуация несколько иная, но схожая. Первопроходцы во льдах и в пустыне ставят эксперименты на себе, зная, чувствуя, веря, что они способны на большее, чем многие и многие их современники. Они испытывают себя на выживание в самых страшных для человеческой жизни условиях, на околопредельных нагрузках. Испытывают, выживают и тем доказывают, что человек может многое. Что надо победить страх и легкомыслие, эгоизм и скудость воображения — и тогда останешься жив даже в немыслимых обстоятельствах.
Мне неловко было спрашивать Николая Кондратенко: а зачем, дескать, это все нужно? Не потому даже, что вопрос этот банален донельзя. А потому, что спрашивать об этом прежде всего бестактно и глупо. Такой вопрос основывается на не слишком замаскированной обывательской «мудрости»: умный, дескать, в гору не пойдет... Нет, жизнь показывает, что именно умный, отважный, честный, добрый и пойдет в гору, опустится на дно океана, полетит в космос, отправится в дальний переход по пустыне. Может быть, тронется он в этот нелегкий путь, и не особенно отчетливо сознавая, что же ищет в конце дороги. Просто пойдет, потому что хочет идти нехожеными тропами. Но потом он обязательно придет к мысли о необходимости извлечь из своего стремления урок для других людей. Урок в широком смысле — знание, опыт, лекарство от болезни.
— Пустыня учит многому. И мы стараемся всемерно помогать ей в этом. Каждый день в походе до полутора часов уходит на самообследование участников. Мы изучаем терморегуляцию организма и особенности водно-солевого обмена, энергозатраты и психофизиологические показатели — до 20 параметров. Двое, скажем, отдыхают, а двое других ведут измерения и тщательно записывают результаты. Потом меняемся. Кроме того, мы ведем метеорологические наблюдения, знакомимся с животным и растительным миром, занимаемся фото- и киносъемкой.
С каждым новым переходом все больше ученых про являет интерес к этим исследованиям. В одном из походов, например, мы по заданию исследователей пытались смоделировать работу нефтяников в этой среде и в этом сезоне. Данные наши затем обобщались и, можно надеяться, служили для выработки конкретных рекомендаций рабочим. В следующих маршрутах мы хотим уделять больше внимания проблемам истории пустынь, быть может, нам удастся помочь в чем-то и археологам.
Кроме того, наша экспедиция обладает редчайшими, я считаю, возможностями для оценки психологической совместимости в коллективе, попавшем в экстремальные условия. «Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет», — это еще Крылов написал. А вот как влияют на моральный климат в группе людей солнце, да жажда, да тяжкая работа? Это еще предстоит понять и осмыслить на научном уровне.
Мы видим в пустыне много интересного. Скажем, уже не просто совпадением нам кажется то, что в каждой из пройденных пустынь мы попали под дождь, причем однажды под трехдневный холодный ливень, даже замерзли немного. А однажды зашли в гости на метеостанцию посреди пустыни, и нас попотчевали свежей ухой. Выяснилось, что в луже по соседству, диаметром всего метров пятнадцать, водится рыба.
С тех пор как о нашей экспедиции стали писать в газетах, обнаружилось довольно большое число желающих к нам присоединиться. В большинстве своем они теряют интерес к этому занятию после первой же тренировки — я ведь приводил наши обычные спортивные нормативы.
В орбиту экспедиции «Человек и пустыня» вошли теперь и жители других городов, хотя база по-прежнему в Алма-Ате. Так, мы считаем надежными, испытанными товарищами челябинца Владимира Климова, москвича Эрнста Миловидова. В нашем составе — полный интернационал. Есть среди участников казах, русский, украинец, татарин, немец... Представлены разные профессии: врач, рабочий, тренер, преподаватель, военнослужащий, инженер, гидрометеоролог, работник торговли... Словом, экспедиция являет собою микромодель всего советского спорта или — возьмем шире — всего нашего общества.
Я бы сказал: это — действующая модель. Модель, которая далеко еще не исчерпала своего потенциала. Ближайшая наша задача — самый долгий и, с точки зрения научной, самый серьезный переход. Готовимся основательнейшим образом, держим плотный контакт с учеными, вместе с опытным спортивным психологом Владимиром Соповым пытаемся сформировать идеальный состав участников — в поход хотела бы отправиться вся наша экспедиция, но это, конечно, невозможно. Придется отбирать.
Пустыня нас проэкзаменует...