Переплетенная радуга
— Чего же проще! — воскликнул, выслушав Кубертена, Пуртале.— Колец должно быть пять. Пять континентов. Пять колец. У каждого свой цвет. Символ прекрасен. Вы гений, Пьер! Нельзя ли эти кольца нарисовать на фоне вашего профиля?
От души посмеялись. Поздравили друг друга с находкой. Для Пуртале это был очередной экспромт. Для Кубертена — половина дела.
Пьер все еще доказывал себе правильность выбранного им символа — колец. Убеждал себя.
В эти дни он записал: «Для того чтобы сто человек занимались физической культурой, нужно, чтобы пятьдесят человек занимались спортом; для того чтобы пятьдесят человек занимались спортом, нужно, чтобы двадцать человек были спортсменами-специалистами; для того чтобы двадцать человек были специалистами, нужно, чтобы пять человек могли показать удивительные достижения, вдохновив этим всех остальных, вселив в них уверенность».
Так по цепочке. Звено за звеном.
Значит, у этой цепи может быть и еще один смысл, кроме того, что это символ континентов.
— Rem verba sekventur,—как всегда в минуты хорошего настроения, с улыбкой сказал Пьер.— Объяснение потом.
...Скрипнула дверь. Жанна снова застала хозяина за столом. Пьер, прищурившись, посмотрел на нее и, словно продолжая разговор, уверенно сказал:
— Мы еще поборемся за Жака.
Пришли ответы на письма от членов Международного олимпийского комитета из-за рубежа. Идея пяти колец получила единодушное одобрение.
Символика была предельно проста. На белом полотнище пять переплетенных колец. Три сверху и два снизу. Голубое кольцо — Европа, желтое — Азия, зеленое — Австралия, красное — Америка и чёрное — Африка.
Девизом игр решено было утвердить: «Быстрее, выше, сильнее!»
Казалось бы, все волнения позади. Все кончилось хорошо.
Но это только казалось.
Недоброжелатели немедленно бросились в атаку.
— В эмблеме скрыта политическая цель,— шумели они.— Какое отношение к олимпизму имеет Африка? Олимпиады — привилегия культурных наций. С какой стати на флаге обозначена Австралия? Ни до переселенцев, ни тем более до аборигенов олимпийские идеи никогда не дойдут. И вообще, цвета выбраны произвольно, да и, в конце концов, зачем этот флаг?
Кубертен, чувствуя, что идея уже восторжествовала, не хотел обострять обстановку. В эти дни после завершения работы он был благодушен — гора свалилась с его плеч, и он ответил критикам спокойно, дипломатично. Ответил так, что лишил их всяких аргументов в споре:
— Уважаемые господа! Нет никаких оснований усматривать в предложенном мною флаге некий особый смысл. Пять колец — голубое, желтое, черное, зеленое и красное — представляют пять частей света, которые приобщились или приобщатся к олимпизму. Шесть цветов — я имею в виду белый фон полотнища — скомбинированы так, что являют собою национальные цвета всех без исключения стран. Посмотрите сами. Голубой и желтый — цвет Швеции; голубой и белый — Греции; трехцветные — французский, английский, бельгийский, итальянский, венгерский флаги. Желтый и красный — испанский — соседствуют с бразильскими, австралийскими и японскими цветами.
Это действительно международная эмблема.
Кубертен шагал по залитой солнцем улице. Хозяева магазинчиков уже подняли жалюзи и опустили пестрые тенты над витринами. Поблескивали лакированные коробки фиакров, поджидающих туристов. На набережной Сены уже замерли темные фигуры удильщиков. В размеренный уличный шум врывались звонкие голоса газетчиков.
Пьер миновал массивное здание Национального собрания, прошел еще несколько улиц и остановился у входа в знаменитый парижский универмаг «Бон Марше». При универмаге была пошивочная мастерская. Пьер решительно шагнул в прихожую.
Со всех сторон слышался дробный стук швейных машин. В приоткрытую дверь было видно, как портные, сидя на длинных столах, старательно что-то подшивают, прилаживают одни куски тканей к другим, лихо щелкают огромными ножницами. Вдоль стен, как солдаты на параде, стояли манекены.
— Заказ на знамя? Ну что ж, мосье, «Бон Марше» может сделать и знамя. Уж не собирается ли мосье воевать? — пошутил мастер.
— Не только собираюсь. Я уже давно воюю,— ответил Кубертен.
...Много лет спустя солнечным апрельским утром я прошел весь путь от улицы Ундино до сверкающей стеклами громады «Бон Марше». На набережной Сены как изваяния стояли удильщики. У тротуаров вместо фиакров теснились «ситроены», «фольксвагены» и «форды».
В «Бон Марше», несмотря на ранний час, была невообразимая суета. Я несколько раз обошел первый этаж, но входа в портняжную мастерскую не нашел.