Брайн Фосетт: Моя карьера в «Торонто Мейпл Лифс»

Лето промелькнуло как один день, и в середине сентября я снова катался на коньках и бросал шайбу с парнями из команды «Торонто Мейпл Лифс». Начался сезон, к декабрю на моем счету было четыре шайбы, столько же голевых передач, и я считал, что дела мои идут прилично.

А вот у команды дела шли не особенно. В своей подгруппе мы были на четвертом месте, и Боллард негодовал и возмущался так, что было слышно в Буффало.

Перед началом очередной тренировки — команда только что вернулась после неудачной игры на выезде — в раздевалку вошел Кинг Кленси и объявил, что Келли уволен и тренировать команду будет Джон Маклеллан. Через два дня Фергюсона «продали» в Питтсбург. А еще через день Маклеллан вызвал в свой кабинет меня.
—       Брайан,— начал он,— я все обговорил с Джимом, и мы... мы...

Похоже, он не мог подобрать нужных слов,
—       Нам кажется, что хоккей для тебя — не главное. Ты не катаешься...
—       Я вообще не умею кататься,— вставил я, но он не обратил внимания.
—       Мы хотим, чтобы ты повесил коньки на гвоздь.
—       Да я, по сути дела, новобранец! — с жаром воскликнул я.
—       Тебе тридцать один год,— сказал он,— и играть лучше ты уже не будешь. Микер все еще жаждет твоей крови, и все громилы в лиге выходят играть против нас с одной целью — проломить тобой борт. Мы с Джимом прочли летом кое-что из твоих стихов. Поверь, стихи ты пишешь лучше, чем играешь в хоккей. И незачем тебе распыляться.

Я повозмущался, покипел, но в конце концов согласился с ним. Сколько лет я еще смогу играть? Два, ну, три года. А с поэзией у меня впереди еще лет сорок, и писать я буду не хуже, а только лучше. Да, мне будет недоставать любви болельщиков и внимания журналистов, хотя последним прекрасно удавалось меня не замечать. А вот без Торонто и его баров как-нибудь проживу. Зато чего в моей жи4ни будет в избытке, так это рифмованных виршей — на наших университетских кафедрах английской литературы они так же низкопробны и конъюнктурны, как на рекламных щитах в «Мейпл Лифс Гарденз», нравится мне это или нет. Ведь многие поэты просто прикидываются, будто им так уж безумно интересны цветы или пустынные земли; играй они в профессиональный хоккей, толку было бы больше. Но стоять перед Маклелланом навытяжку я не собирался.
—       Вы правы,— сказал я ему.— Повешу коньки на гвоздь — сегодня же.

Что и было сделано. Я вышел в ту самую дверь, в которую вошел, сдал бело-голубой свитер с номером пятнадцать и оказался на унылых улицах Торонто, будто провел как во сне всего один день, а не год.

Через три недели из Атланты пришло письмо от Фергюсона. В нем оказалось стихотворение:

Пронизывает холод до костей
В Чикаго, Филадельфии, Детройте,
И северные ветры по ночам
Метут поземку прямо из Канады.

А на трибунах жаждут нашей крови,
Толпа ревет, кричит: «Давай! Давай!»
Рев этот холодней всего на свете,
А с тренерской скамьи одно и то же:
«Прижми его к борту!» «Щелчок!» «Бросок!»
Но люди в масках стерегут ворота,
И мне «шлагбаум» ставит их защитник.

Опять сезон, опять коньки и клюшки,
Свистки судей и драки всей командой
Болельщикам на радость — кто кого.

И сердце будто шайба: стынет часто
И часто вне игры
И слишком часто
Его крадет ревущая толпа.