Вячеслав Старшинов: Мое открытие хоккейной Японии

В разговор включается Арай:
—       Перед самым началом игры я слегка ударяю каждого игрока клюшкой, причем всегда по одному и тому же месту. Но если эту игру мы проигрываем, то в следующий раз я выбираю уже другое место.

Арая сменяет Хигасида:
—       После того как мы проиграли «Сэйбу», я пришел домой и обвинил в нашем поражении жену. «Ты, наверное, не выполнила всех моих указаний»,— сказал я ей. «Нет,—  ответила она,— я сделала все, как ты просил. Выгладила твою «счастливую» рубашку. Вывесила твое праздничное кимоно. И собрала любимый тобой букет». «Но ты наверняка не поднялась на сопку, о чем я просил тебя»,— настаивал я. «Нет, поднималась»,— отвечала жена. «Значит, ты не достигла ее вершины»,— не унимался я. И здесь жена опустила глаза, поникла и призналась, что не смогла дотянуть до вершины какой-то десяток метров, так как там был слишком глубокий снег. «Ну вот,— сказал я тогда,— теперь все понятно». Но сейчас-то она сидит на самой вершине, можете мне поверить,— заключает Хигасида, и все в раздевалке дружно хохочут.

Да, чтоб склонить фортуну на свою сторону, японские хоккеисты прибегают к самым различным ухищрениям. Едят перед игрой всегда одну и ту же пищу, слушают одну и ту же музыку. Идут на игру проторенным, только им известным маршрутом, тщательно обходя трещины на тротуаре. Некоторые игроки обматывают свои клюшки таким причудливым способом, что только диву даешься — прямо вологодские кружева!

Я выбираю себе клюшку. Перепробовав по крайней мере с десяток, я отбираю три из них и начинаю подгонять по себе. Клюшки сделаны в Канаде, как, впрочем, и весь остальной хоккейный инвентарь, которым пользуются японские игроки. Пожаловаться я на него не могу — он легок, удобен, эстетичен. Даже ботинки японцы шнуруют на канадский манер, отличный от нашего. Язычок ботинка они убирают под щиток и затем шнуруют коньки до упора. В результате у них получается как бы единая неподвижная система «нога — голеностопный сустав», что оберегает ногу от травм, правда, на мой взгляд, ограничивая подвижность хоккеиста на льду.

Без двадцати минут семь я уже почти готов, остается только надеть фуфайку. Я еще некоторое время вожусь с клюшками, подгоняя крюк, снимая с него маленькие фасочки и обматывая специальной клейкой лентой.

Наконец я еще раз перешнуровываю коньки, надеваю фуфайку и шлем, застегиваю ремешок не под подбородком, как принято, а под нижней губой. Почему-то это обстоятельство приводило многих болельщиков к мысли, что у меня сломана челюсть. Ничего подобного— просто привычка, мне так удобно. Вроде бы легче дышится.
— Пора! — поднимаюсь я.— Теперь хорошенько побегайте и разогрейтесь.

Дворец заполнен до отказа, и наше появление на льду встречено сдержанным рокотом. Вижу, что некоторые игроки чуть ли не с опаской поглядывают на трибуны — как-то примут нас сегодня сердитые болельщики?

Я тоже немного нервничаю и потому сразу же стараюсь переключиться на разминку — раскатываюсь, ускоряюсь, бросаю по воротам.

Наконец начинается игра, и я чувствую, как будоражит меня предстартовая лихорадка. Столько лет играю, пора бы уже привыкнуть, но ничего не могу с собой поделать...

Вначале выпускаю на лед третье звено. Его поведет в бой наш капитан Хигасида, в прошлом игрок сборной Японии. У него хорошее катание и сильно развитый защитный инстинкт. В минуту опасности он безотказно помогает нашим тылам. Тот, кто толком не разбирается в хоккее, может и не оценить Хигасиду: его игра не бросается в глаза. Но он играет целеустремленно и помогает всякому, кто находится поблизости от него. Он играет за всех, он играет на всех.

Вместе с капитаном на лед выходят левый крайний Кага и центрфорвард Териясу Хомма. Кага — не сильный игрок, к тому же с небольшой скоростью. Но у него хорошее видение игры, и он крепко стоит на ногах. Его просто невозможно поймать на силовой прием, так как он катается на полусогнутых ногах, постоянно финтит, легко разворачивается на «пятачке» и все время при этом умудряется держать шайбу на крюке. Мне как-то признавался Маккензи, что своим ребятам он даже предложил приз в один доллар за то, чтобы поймать Кагу на силовой прием.
—       И что же? — с интересом спросил я.
—       Одному я все-таки выложил 50 центов,— усмехнувшись ответил Маккензи.— Он вроде бы наполовину преуспел в своей затее.