На мартовском льду

—       Задача не из легких,— сказал он, внимательно вглядываясь в наши лица.— В гарнизоне Кронштадта и фортов тысяч десять штыков, на фортах и кораблях сотни полторы пушек, десятки пулеметов. Но мы сильны своей сплоченностью, преданностью Советской власти, а среди кронштадтцев быть может, большинство — обманутые эсеровскими и белогвардейскими вожаками.

Вегер разъяснил, что задача лыжников — разведка состояния льда, обороны мятежников. Предстояло нам и вести наступающие части к островным фортам.
—       Уже две зимы на льду несем дозоры — на буерах, на лыжах, не впервой идти в разведку! — сказал кто-то из ребят. Вегера это обрадовало: он понял, что в отряде хоть бойцы и необстрелянные, но с опытом дозорной службы на льду Невской губы, да еще и все комсомольцы.

—       Ну что ж, бойцы революции, отдыхайте и набирайтесь сил. Не сомневаюсь, что вы здесь выполните свой долг так же, как выполняли, охраняя Петроград! — сказал Вегер, заканчивая беседу.

Ночь прошла спокойно, лишь позвякивали стекла от далеких залпов орудий крупного калибра. Утром я получил приказ: отряду прибыть на станцию Раздельная в распоряжение штаба левого боевого участка. День стоял чудесный, солнечный, за ночь слегка подморозило, шли на лыжах легко. Десять — двенадцать километров прошли быстро. Чем ближе подходили к заливу, тем больше встречали в лесу сосредоточившихся воинских частей. В основном это были красные курсанты — будущие командиры, прибывшие из разных городов страны. На опушке леса, ближе к берегу, артиллеристы батарей полевых орудий оборудовали позиции: долбили ломами промерзшую землю, строили из снега и льда брустверы, маскировали пушки большими еловыми лапами.

Но вот и станция Раздельная, теперешний Лисий Нос. Штаб участка нашли легко — к единственной здесь большой даче тянулись провода телефонных линий-полевок и наезженная дорога. Да и у крыльца несколько верховых лошадей, кошевки. Начальник штаба отвел нам под жилье небольшую дачу на Моховой улице. Дом оказался уютный, даже с мебелью и кухонной утварью, так что разместились прекрасно. Я приказал бойцам отдыхать, но с отдыхом не очень-то получилось: то приходил побеседовать и узнать, не нужно ли чего, представитель политотдела боевого участка, то симпатичные комсомолки-сандружинницы интересовались, нет ли среди первых прибывших на участок моряков больных, не натерли ли ноги...

Через час-другой после того, как мы разместились, мятежники открыли огонь по станции и поселку. Стреляли они не очень-то метко, «по площадям» —  как принято говорить у артиллеристов, но все же одну из дач подожгли. К счастью, дом пустовал, так что никто не пострадал. После обстрела в наш отряд пришло пополнение — взвод лыжников, финнов-курсантов Петроградских пехотных курсов, крепких, спортивных ребят. Командовал взводом товарищ У. Тойвала.

Вечером посыльный из штаба вызвал меня и комиссара Лукина к командиру левого боевого участка Григорьеву. В большой комнате дачи, служившей, видимо, гостиной, горели свечи, вставленные в горлышки бутылок. Сквозь довольно плотную пелену махорочного дыма мы увидели большой стол с картой, стоявших вокруг него армейских командиров.
—       А, морячки, пожалуйте сюда, к карте, к карте! — приветствовал нас совершенно охрипшим голосом Григорьев, небольшого роста командир со смуглым и подвижным лицом.

Все расступились, и мы подошли к столу, на котором лежала большая сухопутная карта. Понятно, что море на ней имело одинаковый повсюду голубой цвет — без указания глубин, банок и т. д. Кто-то явно неточно нанес на карту карандашом островные кронштадтские форты.