Верхом на лавине
Как сейчас помню восьмое февраля 1948 года. Воскресенье. Солнечный, радостный день. Редкий для нашего города «небольшой» — двадцатиградусный мороз. Легкий ветерок метет поземку по утрамбованному, как асфальт, склону Вудьявра. Поднимаюсь по трассе слалома вверх. Сегодня собралось на редкость много мальчишек — человек двадцать.
Я забрался уже высоко. Отсюда весь город был как на ладони. За его чертой горы кончаются. Далеко на юге, за огромной озерной равниной из-за горизонта блеснул луч холодного солнца. Там громоздились бесконечные глыбы темных облаков, похожих на сказочные замки. Они плыли по розовому морю неба, и в их просветах лежало круглое красное солнце. Его лучи протянулись над заснеженной равниной, освещая подножия гор. Казалось, что горы растут сверху вниз. Лучи солнца отсекали их от земли.
Пока я любовался причудами северной природы, мальчишки один за другим брали старт и скрывались за перегибом снежной подушки. Ее хорошо видно из города, заметно, что она еле-еле держится и может в любую минуту сорваться вниз, сметая и пожирая все на своем пути. Но мы ничего этого не видели, потому что не понимали законов гор.
Не было тогда в Кировске ни спортивной школы, ни тренеров. Всякими правдами и неправдами, скопив немного денег, мы уговаривали лыжников продавать нам лыжи, палки и ботинки. Иногда это удавалось. Но тренировать нас было некому, доходили до всего своим умом. И хотя многие выросли в горах, гор мы не знали. А они живут своей сложной, таинственной жизнью, эти законы надо знать. Иначе...
Наша трасса пересекала опасную подушку и выходила на гребень горы. Ворот на трассе было мало. Половины флажков мы лишились в предыдущее воскресенье. Снежный панцирь Вудьявра расколола огромная трещина, она зацепила часть нашей трассы и проглотила флажки. Напугала нас порядком. Но мы были в стороне и успели удрать еще дальше. Отсюда наблюдали зрелище, захватывающее дух, — десятки тысяч тонн спрессованного снега рухнули на сотни метров вниз, ударились о гранитный выступ и гигантским водопадом хлынули со стометровой высоты. Гора дрожала, грохот крошил воздух…
Возможно, это Вудьяврчорр предупреждал нас. Но мы его не поняли.
Да, в тот раз нам здорово повезло. Никто не попал под лавину, полгоры осталось лежать на месте. И уж этот снег, наверное, лежит крепко, раз не сошел вместе с лавиной. Раньше здесь никогда не было лавин. Почему она вдруг пошла — непонятно!
Не удивительно, что через неделю мы снова полезли на эту гору. Старт нашей трассы был на самом краю лавинного обрыва. Снег был похож на слоеный пирог. Три метровых слоя четко разделялись узкими голубоватыми линиями ледяных кристаллов. На месте сошедшей лавины темнел каменистый голый склон.
Обычно я оказывался на горе одним из первых. На этот раз поднялся последним. В тот день мне что-то не хотелось идти наверх. Но мальчишечий закон дружбы привел меня сюда. И вот я на старте. Пора спускаться. Прохожу сто, двести, триста метров. Начинается самый крутой участок — середина «подушки». Упадешь — не остановишься, настолько склон крут и гладок. Покатишься вниз метров шестьсот на спине, на животе, вертясь волчком до самого подножия склона. Помню, на соревнованиях и мастера не могли здесь остановится, если падали неудачно — головой вниз. А пак раз здесь судьи любили ставить самые коварные фигуры — «змейки» и «кандахары».
Осторожно подхожу к крутому склону. Морозный наст скрипит под кантами и держит неважно. Как сейчас помню ту «змейку» с горизонтальными воротами над ней. В третьем повороте я подсел, лыжи выскользнули из-под меня вперед, и я шлепнулся на бок. Падение было на редкость удачным. Мои лыжи оказались внизу, я поставил их на кант, и мне удалось зацепиться за склон. Меня подкинуло вверх, и я очутился снова на лыжах. Остановился, отряхнулся, приподнял носок лыжи и хлопнул по насту, очищая ее от снега. Это движение знакомо всем, кто хоть когда-либо катался на лыжах. Хлопнул второй лыжей о снег. И в тот же миг глухой, утробный вздох Вудьяврчорра долетел до меня. Тысячи трещин метнулись, как молнии, раскалывая жесткий наст склона. Гора ожила, зашевелилась... Бескрайние снежные поля нехотя, с ворчанием поползли вниз.
Я взглянул вверх, по сторонам и, почти не думая, автоматически кинулся вниз, по трескавшимся под моими ногами снежным «доскам». Я несся вместе с лавиной, и наст казался мне неподвижным. Внизу, где движущиеся поля лавины столкнулись со снегом, плотно лежавшим среди больших камней и низких корявых кустов, быстро рос вал кипящих снежных глыб. Стоял грохот, как в сильную грозу. Он был уже совсем близко.
Страшно мне не было. У меня вообще в те минуты не было никаких чувств. Сзади за мной неслась тысячетонная лавина. А я должен был удрать от нее, и ни о чем другом я не думал. Мне казалось, что сумею обогнать и перехитрить стихию. Главное — устоять, не упасть. Выбора не было. Путь был только вперед—вниз. Мне казалось, что я почти стою на месте. А вал рос и приближался ко мне.
Будь я повзрослев и поопытней, понял бы, что из лавины мне не вырваться. А я надеялся проскочить кипящий вал. Вот он ближе и ближе... Лыжи уже пляшут по снежным его комьям. И, как с огромного трамплина, взмываю в воздух. Сколько лечу — минуту или две, десять метров или сто?.. Не знаю. Вал остался где-то далеко позади, склон далеко внизу, под лыжами. «Устоять! Устоять!» — приказываю себе. Но удар о снег был так силен, что я упал, не успев даже подумать, что надо немедленно вскочить. Лавина догоняет меня, хватает в свои холодные объятия и несет, тащит вниз. Как в огромной снежной мельнице, меня все время крутит, крутит и швыряет из стороны в сторону. Мелькает мысль: «Выберусь — ни за что больше не полезу на Вудьяврчорр». Думаю так, вероятно, потому, что надеюсь остаться живым. Но теперь я понимаю, что шансов на спасение у меня было не больше, чем у человека, оказавшегося на дне океана с пудовыми гирями на ногах.
Шум, наверное, в лавине был ужасный, но я его не слышал. Не знаю, открыты ли были у меня глаза, по я ничего не видел. Было только бесконечное падение вниз, вниз... Мне казалось, что я уже очень давно падаю в эту бездонную пропасть. Я знал, что это должно кончиться рано или поздно, и чего-то ждал.
Вдруг почувствовал, что скорость моего полета вниз замедляется. Теперь меня медленно переворачивало через голову. Вдруг стало светло. Я увидел себя на дне огромной воронки. Вокруг — глыбы снега. Маленькое небо, как голубое блюдце, висит прямо над моей головой. Погруженный в снег — лишь одна голова моя торчала над лавиной, — я не успел осознать всего происшедшего, как услышал новый приступ нарастающего гула. С горы катился второй вал. Я с ужасом смотрел, как он несется прямо на меня, грозя засыпать с головой. Я уже ощутил его ледяной холод, его неумолимую жестокость и тяжесть многих метров снежного бетона. Теперь уже ничто не спасет меня. Я не мог даже пошевелиться, ничего сделать, чтобы спасти себя. На что тогда надеялся? На чудо?..
И вдруг вал исчез! Провалился как сквозь землю. И лишь десяток небольших комьев доползли до меня. Постепенно я пришел в себя от пережитого страха. Но почти тут же в глазах у меня потемнело. В этой тьме только вспыхивали светящиеся точки. Потом слышу далекий крик: «Славка!.. Славка!..» Собираю все свои силы и что-то кричу тоже. И почти теряю сознание от нестерпимой боли.
Потом скорее ощущаю, чем слышу, топот ног — это прибежали ребята. Ногтями буквально стали выковыривать меня из снега. А снег, перемолотый дикой силой лавины. спрессовался и стал крепким, как бетонная стена. Боль в ногах стала тупой, но не прекратилась. Понемногу я стал соображать что к чему. Вижу, ребята сбили руки в кровь, но добрались только до моей груди. Много, много времени прошло, пока они высвободили меня, обрезали ремни креплений, расстегнули «кандахары»...
Когда мальчишки извлекли меня из лавины, я не мог стоять. Они повесили меня на свои плечи и потащили домой.
Потом почти месяц я не мог ходить. А вскоре наша семья уехала с Севера.
Теперь мы поселились на окраине Тулы. Наш дом стоял рядом с асфальтовым шоссе. Вот тут-то я и увидел впервые прославленных тульских гонщиков — велосипедистов.
Потом я тоже стал кататься на велосипеде. Дождусь гонщиков и — за ними следом. Уезжал далеко-далеко. Мне так нравилось кататься, что я буквально целыми днями не слезал с велосипеда. Даже когда надо было сдавать экзамены, я садился на велосипед, уезжал в лес и там занимался. Велосипед в какой-то мере заглушил мою тоску по лыжам, снегу, горам.
Однажды, когда я вот так «сидел» на хвосте у спортсменов-гонщиков, ко мне подъехал немолодой уже, совсем седой человек. Это был заслуженный тренер Дмитрий Соловьев. Он пригласил меня на трек. Я пришел. Тренер усадил меня на трибуну и сказал:
— Посиди тут недельку, погляди, присмотрись, как надо на треке ездить. Может, понравится?
Сидеть целую неделю мне не нравилось. И больше я на трек не пошел.
В том году я закончил седьмой класс. И удрал из дому к своим горам, снегу, лыжам. Я уехал в Кировск и поступил в геологический техникум.
Помню, иду по улице, гляжу на Вудьяврчорр, на котором пережил столько страхов, попав в лавину, и радуюсь: наконец-то я снова его вижу!
На него я, конечно, опять полез. Иначе и быть не могло, иначе не стоило и в Кировск ехать. Но теперь я уже был научен горьким опытом, знал, что можно, а что нельзя. К законам гор, их повадкам я теперь относился с большим уважением.
Да, горы не только красивы. Они и опасны. Любить их мало. Надо их знать, понимать, уважать их порядки.
К сожалению, лавина, в которую я попал, научила уважать Вудьяврчорр только меня одного. Спустя три года на том же месте точно такая же лавина, в которую попал я, засыпала нескольких мальчишек. Троих так и не удалось спасти. Весь город искал их. люди взламывали снежный бетон. Но нашли этих ребят только на следующий день. После этой трагедии было официально запрещено проводить на этом склоне и соревнования и тренировки.
Да, природа лавин полна загадок. Где, когда лавины пойдут — поди предугадай. Замечательный немецкий альпинист-ученый В. Фляйг посвятил изучению лавин всю жизнь. И все-таки вынужден был признаться, что их законы все еще остаются тайной.