След человека в тайге
У четвертого по счету шлюза—Ильинского — поперек водоотвода стояла гигантская деревянная ферма, собранная из брусьев полуметровой толщины. Вероятно, здесь был мост.
Перед фермой неприступной баррикадой громоздились коряги и целые деревья. Саша и Виктор взялись разобрать эту баррикаду.
— Зачем?— спросил я.
— А для костра дрова нужны?
Для костра... Дров из этой баррикады хватило бы на пяток зим. Я понял ребят — они уже приступили к реконструкции канала.
На носу лодки мы устроили дымокур, и это позволяло нам загорать. Наладилась, вошла в ритм походная жизнь на реке. Но я все время замечал, что ребята чем-то озабочены, чего-то ищут.
Поначалу мне казалось, что они ищут приключений — встречи с крупным зверем, с медвежьим следом хотя бы. Оба — и Саша и Виктор — мечтали убить медведя и ежедневно изводили патроны на тренировочных стрельбах. И правду сказать, стреляли преотлично. К счастью, медведи были осторожны. Но потом, присмотревшись повнимательней, я понял, что дело здесь серьезней: они искали следы пребывания человека в тайге. Канал был следом человека-строителя. Пожарище у заимки Казанцевской—следом человека-хищника. Гидрометеопост у шлюза Николаевского — тропой в будущее.
Я убедился в этом, когда уже у впадения в Ломоватую реки Кедровой обнаружил под еланью в лодке огромные железные костыли, которыми крепились бревна сооружений шлюза, лопату времен строительства канала. Саша и Виктор сказали мне, что, вернувшись в Москву, они покажут эти драгоценные сувениры в школе, расскажут товарищам о том, что видели и поняли в тайге.
В Усть-Озерном нам удалось устроиться на орсовскую самоходку. Погрузили на палубу лодку и двинулись как пассажиры — надо было наверстать время. Кроме нас, на самоходке был еще один пассажир — остяцкий мальчик Петя Карелин ехал в Томск поступать в Геологоразведочный техникум.
Не прошло и часа, как мальчишки полностью оккупировали рулевую будку. Моторист объяснил им, как он ориентируется на реке по специально поставленным знакам обстановки и просто по приметам. Потом позволил постоять у штурвала. На второй день нашего путешествия на самоходке моторист все чаще отлучался из рубки, а после обеда даже соснул — ребята деловые, смышленые, почему бы и не доверить им...
В рубке время от времени вспыхивали споры — обо всем. Что касается вопроса — куда вести судно, он просто не возникал. Решает тот, кому доверен штурвал.
Ребята продолжали сочинять песню. Они уже договорились о том, что даже во имя рифмы нельзя нарушать правду жизни и писать — «плыли на восток», чтобы срифмовать с «обласок», в то время, когда плыли на запад. Они уяснили, что нельзя вставлять полную фамилию Виктора в строку — ломается размер стиха. Они написали строфу, в которой нашлось место для упоминания о «дяде Толе», чем я был крайне польщен. И все же: «Все мечты сбываются!».
Они пели о том, что вот сбывается их мечта попутешествовать в тайге, что сбудется мечта их сверстника, остяцкого мальчика Пети, и он станет геологом, а через год и они оба станут студентами.
Они пели: «Все мечты сбываются» — и не знали, что слова их песни относятся и к Вале, к ее мечте. Они не знали, что через две недели мы встретим людей, которые мечтают о восстановлении канала, да не просто мечтают, а работают над осуществлением этой мечты.
Через две недели после прощания с Корниловыми в поселке Красный Яр на Оби услышали мы разговор. Толковали командированные из Новосибирска, из филиала Академии наук СССР, о канале — что пора поставить проблему реконструкции Кеть-Касского канала в порядок дня. Канал нужен не только для транспорта (а для транспорта он очень нужен, благодаря ему, например, путь леса из Восточной Сибири в Западную сократится на две тысячи километров). Канал нужен как коллектор для осушения бескрайних и бесплодных болот Обь-Енисейского водораздела, для осушения Приколпашевского железнорудного месторождения, для оздоровления, обогащения кислородом вод Обского бассейна. Канал будет нужен для турбин Кетской ГЭС.
Исследователи идут в тайгу на Обь-Енисейский водораздел, строители идут по следам строителей.