Николай Андрианов
Было впечатление, что зиме надоело играть с осенью, отступать перед дождями и только по ночам мстить гололедом и свирепыми ветрами. В то утро старуха-зима решительно ткнула клюкой в землю и прошипела: «Хватит, поигрались и будет, пора осени и честь знать».
По радио передали: «Во Владимире минус тридцать. Предупреждаем родителей — занятия в школе отменяются». Не выдержав мороза, в старых домах лопались трубы, пошли в ход электрокамины и другие нагревательные приборы.
В красном кирпичном здании владимирской гимнастической школы светились окна и хлопали двери, впуская вместе с клубами морозного воздуха крохотных, перевязанных бабушкиными пуховыми платками гимнастов и гимнасток. Через десять минут, освободившись от одежек, они стояли на ковре в зале хореографии. Тренер давал задание: «Прослушайте внимательно мелодию, а затем представьте, что это были звуки шагов каких-то животных... Нет, нет, спрашивать вас я ни о чем не буду. Попытайтесь изобразить то, что вы представляете».
Вместе с мелодией затопали ноги, дети скакали, прыгали, меняя выражение глаз и мимику.
— А вот теперь рассказывайте, кем вы только что были.
— Зайчиком.
— Мышкой.
— Лягушкой.
— Синичкой.
— Лошадкой.
И вдруг они замерли, глядя во все глаза на дверь, откуда смотрело веселое курносое лицо их кумира, Николая Андрианова.
Он крикнул им:
— Здорово, карандаши!
И скрылся.
«Карандаши» зашептали: «Андрианов, это же наш Андрианов». Подтянулись, выгнули спины и задрали подбородки. Казалось, что носы у них в этот миг закурносились так же, как у самого главного спортсмена их школы.
Олимпийский чемпион, гимнаст Николай Андрианов.
Весь Владимир, все его население, достигшее пятилетнего возраста, стремилось стать хоть чуточку похожим на олимпийского чемпиона Андрианова...
... Колька Андрианов, гроза местных садов и огородов, первый забияка и драчун, первый во дворе футбольный форвард, попал в школу гимнастики случайно, за компанию с Женькой, своим соседом и соратником по всем дворовым делам. Женькин выбор он сразу же не одобрил, оглядев собравшихся в зале чистюль в белых носках и тщательно выглаженных трусах.
Он заливался смехом, когда кто-то из них беспомощно дрыгал ногами на перекладине и сопел от натуги. Николай Григорьевич Толкачев, их тренер, тогда строго посматривал в его сторону. Кольке не терпелось забраться поскорее на перекладину, чтобы отомстить этим хлюпикам за недоброжелательные взгляды. Наконец подошла и его очередь. Он подтянул видавшие виды трусы, шмыгнул носом и яростно бросился подтягиваться. Толкачеву пришлось силой стаскивать Андрианова с перекладины. Было ясно, что еще чуть-чуть, и тот в кровь сдерет ладони.
— Видал? — бросил Колька Жене.
— Видал,— Женя смотрел на друга с уважением.— Здорово ты...
— Ну так вот. Мастер, он сразу виден...
Скоро Кольку было не узнать. Он ходил в настоящих спортивных трусах, которые подарил ему Толкачев. По совету тренера пришлось срезать и залихватский чубчик. Кольке заниматься гимнастикой страшно нравилось. Особенно он любил задания на сознательность. Это когда Николай Григорьевич писал на бревне мелом «100 фляков», сам уходил из зала, а они должны были сами накрутить положенное количество фляков. Колька крутил по двести и уходил из зала только тогда, когда Толкачев отправлял его в раздевалку.
В Колькиной жизни вообще теперь все переменилось. Бегать во дворе не было времени, да и охота пропала. В зале было куда интереснее. Ему нравился особый запах магнезии, нравились блестящие снаряды, нравилось вымокать на тренировке до нитки, а потом долго стоять под колючими струйками душа.
Да и уроки теперь пришлось делать. Сначала такая постановка вопроса Кольке пришлась не по душе. «Еще чего,— думал он. — Раньше времени было навалом, и то не делал, а теперь-то и подавно не буду». Его дневник пестрил «двойками». Кое-где мелькали «тройки».
Так бы и продолжалось, если бы однажды Николай Григорьевич не потребовал дневник. Андрианов внимательно следил за выражением лица тренера. Боялся услышать обычные в этих случаях наставления, заранее репетировал ответ. Но Толкачев ругать ученика не стал. Спросил только: «Тебе не кажется, что это, он указал на «двойки», не по-мужски?»
Теперь во что бы то ни стало Андрианову хотелось заслужить похвалу из уст тренера, дорогого ему человека. Он набросился на математику так же, как когда-то на перекладину. Смотрел на учителей и про себя повторял: «Ну, я вас скоро удивлю!»
Задачи давались ему с трудом. Все эти трубы, бассейны, которые зачем-то то наливались, то опустошались, эти пешеходы и велосипедисты, которые шли и ехали навстречу друг другу из пунктов «А» и «Б», снились Кольке по ночам. Зато через два месяца в рабочей тетради Толкачева появилась запись, подчеркнутая жирной чертой: Андрианов получил первую твердую «четверку» по математике. Все в жизни Коли урегулировалось, стало на свои места. Было ему спокойно и счастливо. Если бы...
Если бы не первые соревнования. Он долго потом не мог объяснить себе, что это с ним в тот день случилось. Андрианов никогда и ничего не боялся, его трудно было смутить, но в тот злополучный день что-то сломалось, замкнулось в нем.
... Объявили фамилию: «Андрианов». Аккомпаниатор заиграл мелодию вольных упражнений. Коля подошел к ковру, вздернул подбородок и — не смог сделать ни одного движения. Музыка замерла. Судья сделал еще одну попытку: «Андрианов». Колька сосредоточил взгляд на ковре, а потом бросился что есть сил в раздевалку, размазывая на ходу злые слезы.
Во дворе, как обычно, мальчишки гоняли мяч. Колька присоединился. к ним, приговаривая при каждом ударе: «Плевать я хотел на вашу гимнастику, плевать». Но уже через минуту игра показалась ему скучной, двор тусклым, дома серыми и жизнь противной.
Вечером появился Женя с сияющим видом. Сказал небрежно: «Выиграл». Кольке очень хотелось услышать, что сказал Толкачев, но спрашивать не стал. Гордость не позволяла. Женя сам завел об этом разговор: «Слушай, ты куда делся? Николай Григорьевич обыскался. Сказал, чтобы домой к нему зашел».
Дальше Андрианов слушать не стал. Побежал к Толкачеву, на ходу ругая себя за глупую выходку.
«Подумаешь,— соображал он на ходу,— выиграю еще. И не только первенство школы...»