Из дневника Алены

«Наверное, я ничего не понимаю во взрослой жизни. С Ниной Ивановной что-то творится. Сегодня она вошла в зал, смотрит на нас, а впечатление такое, что рассматривает стену за нашими спинами. Потом мы разучивали комбинацию на бревне, а Нина Ивановна не сделала нам ни одного замечания, хотя мы все извалялись, и ничего хорошего в этом не было. У меня не шел соскок. Нина Ивановна только повторяла: «Попробуй еще раз».

Я пробовала — и опять падала. Мне так хотелось, чтобы ара объяснила, в чем моя ошибка, а Нина Ивановна только махнула рукой, сказала «хватит» и ушла куда-то из зала.

Мы сидели на скамейке, не, знали, что делать, ждали ее и молчали. Вот так же, как на поминках, когда папа погиб. А потом Нина Ивановна вернулась, стала рассказывать всякие смешные истории, изображала всех известных гимнастов и гимнасток в лицах, меняла голос, походку. Мы так хохотали — чуть со скамейки не попадали. А потом вдруг Нина Ивановна говорит: «Хотите, я придумаю вольные просто так, что-то очень хочется пофантазировать». Мы, конечно, обрадовались. Она пошепталась с нашим аккомпаниатором, и он заиграл какую-то сумасшедшую мелодию, а Нина Ивановна сбросила чешки и такое начала вытворять, что дух перехватило. Я стояла и думала, что никогда, никогда мне такое не сделать.

Дома все маме рассказала. Она долго молчала, а потом говорит: «А ведь Нине Ивановне, наверное, очень плохо было сегодня». Стала спрашивать, чем мы ее обидели. Я ничего такого вспомнить не могла. Мама еще сказала, что Нина Ивановна хороший человек, потому что плохие люди не способны вот так вывернуться наизнанку. И сама почему-то загрустила. Наверное, вспомнила папу. Она всегда, когда вот так замирает и смотрит в одну точку, вспоминает папу. Он был у нас геологом. Уезжал надолго, а однажды совсем не вернулся. Потом говорили, что попал в обвал, а мама не поверила, полетела на Север, где это произошло. Я тогда целый год жила у бабушки. Я не очень-то поняла, что значат мамины слова «выворачиваться наизнанку», но, наверное, что-то не очень веселое».