Владимир Парфенович и Сергей Чухрай
... Последний перед Олимпиадой месяц они тренировались под Рязанью. Приехали в Москву, когда Игры были в разгаре. Только что на гребном канале в Крылатском завершилась академическая регата. Мощные машины на специальных прицепах вывезли из эллингов хищно вытянутые лодки академистов, освободив место для вертких байдарок и каноэ. Болельщики вновь заспешили на трибуны.
Может быть, не все из вас знают о том, на чем Парфенович и его друзья-соперники отправляются в путь за медалями? Каяк — так называли свои лодки эскимосы. Легкие, маневренные каяки были незаменимы в охоте за морским зверем. Их легко было строгать: на деревянный каркас натягивалась шкура или чаще всего несколько шкур моржей. На воде утлые суденышки слушались малейшего приказа двухлопастного весла.
В спорт каяк привел шотландец Мак-Грегор. Он построил деревянную одноместку, придав корпусу обводку, как у эскимосского каяка. Он дал ей и собственное имя — «Роб-Рой». Шотландца нарекли отцом байдарочного спорта.
И еще одна небольшая подробность: байдара — это русское название лодок приморских чукчей, коряков и эскимосов. И если мы говорим «соревнования на байдарках», то по-польски, по-немецки, по-чешски это звучит несколько иначе — «соревнования на каяках».
Теперь поговорим о каноэ. Его родина — Северная Америка. Каноэ выдалбливалось или выжигалось из цельного ствола дерева, или же деревянный каркас обшивался легкой корой. Предвижу вопрос: «Но ведь пирога — тоже индейская лодка и тоже выдалбливалась из ствола? К тому же у Фенимора Купера по рекам и озерам Северной Америки плавают не каноэ, а пироги и челны?» Все верно. Пирога — тоже индейская лодка, рукотворное произведение индейцев-карибов, живущих в бассейне Карибского моря. Просто с легкой руки европейцев название «пирога» закрепилось почти за всеми индейскими лодками.
Современные спортивные каноэ имеют легкий каркас, обтянутый тонкой фанерой из лучших пород древесины. Гребут в каноэ однолопастным веслом, стоя на одном колене. Причем гребут лишь по одному борту. Поэтому смены течений приобретают у каноистов несравнимо большее значение, нежели у мастеров байдарки. Гонки — классические, олимпийские — проводятся на одноместных и двухместных судах. Но индейские каноэ иногда изготовлялись и для целой армии. Стоместное каноэ, согласитесь, впечатляет.
Ну вот вы и познакомились с основными признаками и отличиями байдарки и каноэ, хотя индейские лодки и наше дальнейшее повествование не заплывут. Но ведь мы говорим о виде спорта, который называется — гребля на байдарках и каноэ. Поэтому уверен, что исходные данные, хотя бы для общего развития, знать необходимо.
А сейчас — в путь. Вслед за Владимиром Парфеновичем в Москву, на олимпийский гребной канал в Крылатском.
Итак, осталось два дня, и зеленой ракетой громыхнет олимпийский старт. Невидимой пулей он навылет прошьет нервную систему тренера Анатолия Каптура, заставит украдкой сосать валидол и сквозь сжатые зубы насвистывать бодренькие мелодии. При этом Каптур будет улыбаться — спокойный, уверенный в себе и в своих учениках — в Парфеновиче и Чухрае.
Да, он не дрогнет. Ни на секунду. Потому что давным-давно усвоил и сердцем, и мозгом одну простую истину: тот не тренер, кто не умеет быть спокойным. Тем более на глазах у учеников. Правда, на второй по счету победной пресс-конференции тренеру чуть не стало дурно.
— Это от счастья, бывает,— скажут мои коллеги-журналисты. А Каптур через силу улыбнется и, позабыв об этикетах, по-простому, рукавом спортивной куртки, утрет пот с загорелого лица и выдохнет:
— Извините, ребята, это от духотищи.
И переводчики с улыбкой переведут его слова иностранцам. А те понимающе закивают головами — мол, что поделаешь, всякое бывает...
Наградной плот цвета солнца. Когда его красили яркой желтой краской, кто-то из случайных прохожих встал рядом и начал вещать:
— Что делают-то? Краска светлая, значит — маркая. День-другой, грязь-пыль натечет, ногами затопчут, и будут все опять красить...
Тогда оторвался от работы молодой парень, на вид лет двадцати, наверное, только из армии пришел: хоть и в перепачканной краской куртке, а локти все равно к бедрам прижимает, как и учили. Потянулся всем телом и спокойно сказал:
— Это же Олимпиада, дядя. Если понадобится, сто раз выкрасим, а он все равно золотым будет.
Владимир Парфенович, трехкратный олимпийский чемпион по гребле на байдарках.
Прошли месяцы после окончания Игр, а плот до сих пор в солнечные дни отдает золотом...
Два дня до олимпийского старта. Тренер Анатолий Каптур сидит на наградном плоту, а перед ним по волнистой полировке канала ходят в одиночках Владимир Парфенович и Сергей Чухрай: идеальная пара гребцов, которая в байдарке-двойке будет бороться за высшие награды Олимпиады в заездах на 500 и 1000 метров. Кроме того, Владимир Парфенович пойдет в байдарке-одиночке на 500 метров.
Об этом я знал за месяц до Олимпийских игр. И свято верил что золотые медали у них будут. Другой вопрос — сколько. Хотелось верить, что по максимуму. И вот сейчас, казалось, наступила та сказочная минута, которой репортер подчас добивается месяцами: рядом с тобой тренер и кандидаты в чемпионы — спрашивай, записывай. Тем более что и настроение у ребят неплохое. Вот только что спрашивать? Как выступят? Этого никто не знает. На что они надеются? Конечно, на победу.
Тренер внимательно смотрит на меня и, будто читая мысли, просит:
— Ты их сейчас не тереби. Они хоть и взрослые, но пусть лучше о предстоящих соревнованиях не думают. В конце концов, и сам все знаешь.
— Не знаю, а верю,— поправляю его.
— В том-то и дело, что я тоже верю, но пока ничего не знаю,— тихо добавляет Анатолий Каптур, думая о чем-то глубоко своем, сокровенном.
Но, если серьезно, что я знаю о них, о будущих чемпионах Олимпийских игр? Запомнился разговор, который происходил в номере гостиницы гребного канала в Крылатском после окончания первенства страны. До Олимпиады оставался месяц, а через час сборная отправлялась на регату в Англию.
Чухрай шнуровал чехол, в котором лежали весла. Оглядел хозяйским взглядом собранную амуницию и остался доволен порядком.
— Так на чем мы остановились? — спросил он.
— На том, что на второй Олимпиаде тебе будет, пожалуй, потруднее выступать, чем на первой. Одним словом, постарел ты, Серега... — Парфенович с серьезной миной произнес эти слова, а глаза смеялись, в них витало недосказанное: мол, как же, рассказывай, труднее...
— Ну-ка, молодой, вспомни, когда греблей занялся? — нарочитым басом спросил Чухрай у Парфеновича.
— В семьдесят третьем.
— Вот именно — в семьдесят третьем. А я в тот год уже чемпионом Европы среди юниоров стал. Вот так-то. А в олимпийском Монреале в 1976 году знал лишь одно: все надо выдать, без остатка. Со мной в четверке взрослые люди сидели, они-то и считали варианты для победы. У меня одно преимущество было — олимпийская молодость. В общем, взлетели мы тогда на Олимп. Там хорошо, радостно, уютно.
Только через четыре года стучатся: покупались ребятки в лучах славы, пора и честь знать. Что? Хотите еще понежиться? Тогда будьте добры на грешную воду и докажите свою силу. Это мне детскую игру напоминает — в царя горы. Куча песка или сугроб. Взобраться на вершину трудно, но не так, чтоб очень, зато отстоять ее — задачка потяжелее. Правда, у тебя все впереди, сам почувствуешь...
На международных соревнованиях в Москве за год до Олимпиады простудился постоянный напарник Сергея Чухрая Владимир Тайников. И вот тогда на старт вышел экипаж Парфенович — Чухрай. «А ведь с первым попавшимся в лодку не сядешь, у нас так не принято»,— говорил мне как-то Чухрай. «Значит, вы уже хорошо знали друг друга?»,— спросил я. «Скорее, чувствовали»,— улыбнулся Чухрай.
... Парфенович о чем-то думал. И мне показалось, что вот сейчас он скажет то самое главное, что во многом объяснит мне и его самого, и его друга Сергея Чухрая. И, по-моему, не ошибся:
— Слово есть такое — «не могу». Многое за ним стоит, и прежде всего — что ты за человек. Так вот, когда, сжав зубы, кто-то ради тебя, ради общего дела преодолевает это самое «не могу», тогда и начинается настоящая вера в друга. И никакие испытания уже не нужны.
Я посмотрел на Чухрая. Тот сидел, откинувшись на спинку стула, с закрытыми глазами и словно затвердевшим лицом, в молчаливом согласии склонив голову.
— Я в основном в одиночке греб,— продолжал Парфенович.— А здесь — двойка. Команда. Я — загребной. Сергей вторым номером сидит. Я то знаю, что в следующую секунду последует,— темп я задаю. А он интуитивно чувствовать все должен, чтоб ни мгновения задержки, чтоб единое целое. Такая у него работа. Честно могу сказать, не выдержал бы я на втором номере, умер бы от напряжения.
— Ладно прибедняться,— сказал Чухрай. — Первый или второй номер — какая разница. Где лучше получается, там и должен работать. Помнишь, репортеры меня как-то выпытывали насчет самолюбия: ведь с Тайниковым загребал, а здесь вторым сижу. Смешной вопрос — разве до «яканья», когда одно дело делаем, и не для себя, для всех...
До отъезда в аэропорт оставалось минут десять. Мы спускались к подъезду, когда Чухрай, таинственно оглянувшись по сторонам и понизив голос, спросил:
— Интересно, а что журналисты называют главным в спортивном таланте Парфеновича? — и тут же без секундной паузы сам и ответил: — Все просто, как дважды два. Он умеет грести быстро, понимаешь, очень быстро. Кстати, я не шучу, а говорю на полном серьезе,— улыбнулся мудрый Чухрай.
— Постой,— начал было я, желая во что бы то ни стало разложить эти дважды два по полочкам.
— Увы, это необъяснимо,— сказал Чухрай. — Это его величество — талант.
... Олимпиада. Праздник спорта. Над гребным каналом в Крылатском взвилось белое полотнище с пятью олимпийскими кольцами. С бешеной скоростью мчатся олимпийские дни. Ныне болельщиков лихорадят прогнозы насчет байдарок и каноэ.
Кто «взобрался» на пик формы, кто не дошел до него, а кто уже перевалил через его вершину—вот исходные данные борьбы за медали.
Но вы не забывайте, ведь это — Олимпиада. Форма формой, но подчас «темненькая лошадка» может вырвать победу, проявив воистину олимпийский характер.
— Сюрприз — где угодно,— слышу от специалистов. Только не там, где Парфенович.
Это приятно. Но... Олимпиада...
Итак, начинаются дни высочайшего напряжения, когда мало кто вспоминал, что нервные клетки, к сожалению, не восстанавливаются.
В дальнейшем постараюсь не очень затруднять вас арифметикой, но в данный момент без нее не обойтись. Парфенович боролся за три олимпийских золотых медали: в байдарке-одиночке на 500 метров и байдарке-двойке на 500 и 1000 метров. В этом виде спорта в один день проводятся полуфиналы (утром) и финалы (вечером) на дистанции 500 метров; а на следующий день точно такая же программа на километровой дистанции. О предварительных заездах я сейчас даже и не говорю. То есть в первый свой победный день Парфенович стартовал четыре раза — в одиночке и в двойке с Чухраем. И утром, и вечером у него было чуть больше часа между заездами, чтобы отдышаться.
Ранний вечер, вернее, преддверие вечера 1 августа 1980 года. Беседуем с руководителем команды гребцов ГДР о все тех же мало исчисляемых олимпийских шансах. В конце беседы, вытянув вверх большой палец, он с расстановкой произносит:
— Парфенович — прима. Я думаю, за него не стоит волноваться.
Пресс-центр гудит, будто вскипевший чайник. Теле- и фотожурналисты сгрудились поближе к воде, к пьедесталу. Из рабочей комнаты прессы, уставленной желтыми телефонами и пишущими машинками, доносится призывный крик:
— Ребята, кто о Парфеновиче знает, подойдите, пожалуйста.
Да, случается и такое: кого-то редакция вызывает раньше финального заезда.
Нас оказывается трое «специалистов» по Парфеновичу. В распоряжении — секунды. Быстренько набрасываем на листке:
«22 года, рост 192 см, вес 84 кг. Живет и тренируется в Минске. Учится в Белорусском государственном институте физкультуры. Женат. Чемпион мира 1979 года в одиночке и двойке (с Чухраем) на 500 метров».
— Кто знает, он сейчас выиграет или как?
Переглянувшись, утвердительно киваем.
... Дистанция 500 метров. Финал одиночек. Трибуны на мгновение замерли, чтобы не прослушать и не проглядеть старт первого финала олимпийской регаты, и — зашлись в многоязычном крике.
И без бинокля видно, что Парфенович впереди. Вот без видимых усилий он еще дальше уходит от соперников. Кто-то лихорадочно бросается в погоню, кто-то яростно вгрызается веслом в воду, пытаясь поднять темп до предела, но Парфенович недосягаем.
И вот — его олимпийский пьедестал. Первый. Улыбка во все лицо. Улыбка, значит, все в порядке. Кстати, в греблю он тоже пришел с улыбкой. Надоело заниматься борьбой, и когда товарищ притащил его на занятия секции юных байдарочников, все это казалось поначалу ненастоящим. Зато тренер оказался настоящим — Петр Ефимович Ковганов. Он не заигрывал с мальчишками, не обещал им будущих побед, а воспитывал характер.
Характер в первую очередь. Зимой на Комсомольском озере они вырубали прорубь, клали байдарку на черную ледяную воду и тренировались. Так получилось, что в лодку Парфенович впервые сел зимой. Испытание было не из легких. Но он вновь пришел на тренировку и остался. А весной, посмотрев мальчишку на чистой большой воде, Ковганов уже точно мог сказать — этот парень талантлив.
Талант. Уникальные физические данные, врожденное чувство воды и весла помогли Парфеновичу войти в сборную. В сборной с ним начал работать Каптур.
Ковганов в напутствие сказал Володе, что теперь все будет для него по-другому, намного серьезнее. На одном таланте далеко не уедешь. Парфенович молча слушал, во всем соглашаясь с тренером. Он никогда не боялся работы. Просто ныне она становилась на ступеньку выше. В сборной и нельзя работать иначе — уж очень велика ответственность.
Осенью 1978 года в финальном заезде чемпионата мира Владимир Парфенович самую малость проиграл победителю монреальской Олимпиады румынскому спортсмену Василе Дыбе. После этого до московской Олимпиады Парфенович нигде, никогда и никому не проигрывал, даже предварительные заезды.
Полтора часа пролетели как миг. На старте — финальный заезд байдарок-двоек. Все те же полкилометра. По первой воде идут Парфенович и Чухрай. И вновь бинокль не нужен. Первая вода оправдывает свое название: они — чемпионы!
В пресс-центре — вавилонское столпотворение. Телексы и телефоны работают с предельной нагрузкой. Не только завтрашние газеты, но уже и вечерние выпуски выйдут с аншлагом — две золотых медали советского гребца Владимира Парфеновича! В сегодняшнем олимпийском дне это — главное событие.
Известный статистик гребли на байдарках и каноэ Юрий Плеханов, устроившись на случайном стуле, что-то сосредоточенно пишет в стартовых протоколах. На секунду отрывается от своего занятия и говорит:
— Что Парфенович и Чухрай сильнейшие сегодня — это объективно. Но завтра им будет архитрудно. Усталость. От нее никуда не денешься.
Ужасно не хочется, чтобы кончался этот «золотой» день. Сергей Чухрай дает интервью корреспонденту Всесоюзного радио.
— Знали, что выиграем. Боялись только одного — нелепой случайности: вдруг весло сломается или с лодкой что случится.
— А как думаете завтра выступить?
Чухрай смотрит на часы и, зажав микрофон рукой, шепчет:
— Завтра, в это же время, здесь же. Тогда все и расскажу…
И вот он — завтрашний день. Еще отхаживают нашатырным
спиртом словно в забытьи улыбающегося Парфеновича. Чухрай, опершись на весло и забыв обо всем на свете, неотрывно смотрит на электронное табло: вот-вот должны появиться результаты. И хотя без этих минут и секунд ясно, что они — первые, они — «золотые», он стоит, смотрит и ждет, ждет, ждет. Наконец в самой верхней строчке зажигаются их фамилии. Чухрай согласно закрывает глаза — мол, все в порядке, ошибки никакой нет, и, не выпуская из рук весла, кричит:
— Выиграли!
И вновь надрываются в пресс-центре телефоны, вновь бегут перфоленты телетайпов: «Третья золотая медаль Владимира Парфеновича!» Сергей Чухрай также становится трехкратным (первую свою высшую олимпийскую награду он выиграл четыре года назад) олимпийским чемпионом...
Вчера закончилась Олимпиада. Пусто на трибунах. Пусто на дорожках канала. На наградном плоту, скрестив ноги, сидит тренер Анатолий Каптур.
Протягиваю ему протоколы финалов и прошу автограф. Он в первую секунду не понимает, о чем речь, затем, улыбаясь; расписывается. Покончив с делом, спрашивает:
— О чем хочешь спросить?
-— Обо всем.
— И все-таки давай-ка лучше по порядку.
— Хорошо. Наступил ли в Москве ваш тренерский звездный час?
— Да. Еще в первый день, когда ребята выиграли «пятисотки». Вот и думаю, что дальше будет с моим тренерством. Сумею ли переступить свой рубеж — прекрасную, уже сбывшуюся мечту — или нет.
— Что вам как тренеру дали Парфенович и Чухрай?
— Смотри шире — и как человеку тоже. Уверенность в собственной правоте и большое человеческое счастье. Безграничное счастье. Когда знаешь, что все, к чему стремился годы, свершилось. Так, как ты и мечтал, и хотел, и верил.
— Скажите что-нибудь о своем ученике Владимире Парфеновиче.
— Небольшая поправка: Петра Ефимовича Ковганова и моем. Что будут у него еще блестящие победы, я знаю. Что он станет самым титулованным байдарочником в нашей стране, в это я хочу верить. Но главное, пожалуй, вот что: уверен, что выдающийся спортсмен должен быть хорошим человеком. И здесь Парфеновичу не надо ломать свой характер и казаться не тем, кто он есть на самом деле. Вот, пожалуй, и все.