Шипы и розы
Монреаль... Олимпиада... Какие незабываемые, горячие и счастливые дни!
Рассматриваю свою фотографию, подаренную кем-то во время олимпийского турнира. Нет привычной челки. Я улыбаюсь. Куда же делась челочка, которую я так тщательно стригла? На последней тренировке мне пришла вдруг мысль, что челка может упасть на глаза и я потеряю ориентацию. Взяла потихоньку у Эли Саади лак и вылила на голову полфлакона. Получилась «каша». И пришлось волосы обрезать. Вроде для меня смешное воспоминание, но сам факт говорит о том, что ничего «железного» во мне нет, волновалась, как и все, мысли дурацкие в голову лезли, страхи мерещились...
А ведь в Монреале приходилось улыбаться и изображать независимую, храбрую девчушку. Национальная канадская кинокомпания, снимая традиционный фильм об Олимпиаде, решила построить сюжет этой большой ленты на рассказах о шести спортсменах, предполагаемых героях Игр. В эту шестерку попала и я. И кинооператоры следовали за мной по пятам, почти не оставляли меня одну, разве только что в Олимпийской деревне; куда мужчинам на женскую половину вход был категорически запрещен. Меткая на язык Оля Корбут тут же назвала меня «кинозвездой Голливуда» и всячески надо мной подтрунивала, предлагая купить какое-нибудь баснословно дорогое платье, соответствующее славе кинозвезды.
Кинооператоры не ленились вставать засветло, чтобы поутру оказаться рядом с Олимпийской деревней, на зеленой лужайке, куда нас выводила на зарядку Полина Астахова.
Я вообще-то поспать люблю и каждый раз выбегала на лужайку последняя, заспанная еще. А камеры уже стрекотали. Я злилась — зачем снимать меня в таком виде? Вообще мы просыпались очень рано — на лужайку чуть свет прибегали разминаться американские боксеры и так чудовищно сопели, что будили, наверное, всю деревню.
— Киманелли! — покрикивала на меня Астахова.— Опять всю ночь с девочками проговорила. Вот расселю я вас по разным комнатам.
Да, почти все меня так и звали — «Киманелли». Это прозвище, на которое я не обижалась, дали мне давно, когда Владислав Растороцкий в зале позвал меня к телефону, быстро-быстро проговорив: «Ким, Нелли, к телефону!» И получилось—Киманелли. Девчонки сразу подхватили: Киманелли да Киманелли.
Тревожные и томительные дни перед началом. Я, как могла, гнала от себя мысли о золотых медалях. Не отказывалась от съемок, носилась на велосипеде по Олимпийской деревне, танцевала в Интерклубе, с удовольствием раздавала автографы — словом, отвлекалась, сбрасывала волнение. Перед самым началом турнира повидалась с Владимиром Борисовичем. И расплакалась.
Чувство было такое, будто я никогда-никогда не занималась гимнастикой и приехала в Монреаль просто зрителем. Я не ощущала своих мышц, казалось, что не смогу простую стойку на руках сделать. Видимо, был психологический шок. Предстартовое волнение. Оно прошло. Но теперь я понимаю, что тогда были у меня изъяны в психологической подготовке.
Надю Команечи мы видели еще на тренировках — хороша! Да, стиль румынской грации был безукоризненным. И Надя стала лидером.
Сколько было разговоров о том, что советская команда не выдержит конкуренции со стороны юной румынской сборной. Но начались состязания — все поняли, что нас обойти никому не удастся. Мы так страстно друг друга поддерживали, что никакая сила не могла «опрокинуть» команду.
После «школы» у меня вышла такая же сумма, как у Корбут и Светланы Гроздовой. Мы втроем делили четвертое место, совсем немного уступая Турищевой и Теодоре Унгуряну, отличной гимнастке из сборной Румынии. А Команечи ушла вперед.
Четвертая! И я еще хотела взять на себя бремя лидерства, обижалась на Латынину. Так мне и надо, провалилась, с треском провалилась!