Музы приходят на игры

Но раскола не произошло. Игры в Афинах состоялись. В олимпийской летописи они были обозначены как «внеочередные, юбилейные». На юбилейные Игры двадцать две страны прислали около тысячи спортсменов.

Это еще раз свидетельствовало о растущей популярности игр.

По сравнению с Олимпиадой в Сент-Луисе значительно была расширена программа соревнований. Так, в легкой атлетике впервые проводились метание копья, ходьба и пятиборье, которое включало тогда прыжки в длину с места, метание диска и копья, бег на 192 метра, борьбу. Это было возрождением пентатлона — наиболее почетного соревнования древних олимпиад.

Игры вызвали огромный интерес зрителей. Их побывало на соревнованиях свыше шестисот тысяч.

Скептики, которые после некоторых неудач Игр 1900 и 1904 годов предсказывали закат еще неокрепшего олимпийского движения, вынуждены были притихнуть.

А Международный олимпийский комитет тем временем твердо держал курс на Лондон.

Кубертен рассчитывал, что IV Игры помогут укрепить авторитет Международного олимпийского комитета, вселял новые надежды в сердца поборников возрождаемого олимпизма, посрамят тех, кто продолжал сомневаться в жизненности многонационального олимпийского движения. Думать так у Пьера были все основания. Он поддерживал оживленную связь со своими английскими коллегами, которые сообщали утешительные сведения. Так, к открытию Игр специально оборудовался новый стадион «Уайт Сити». Плавательный бассейн был расположен рядом. Это могло привлечь большее количество зрителей.

Англичане ставили перед собой определенную цель — использовать Игры для подъема пошатнувшегося спортивного авторитета страны. Англия, родина многих видов спорта, в последние годы не могла похвастаться успехами на международной арене. По предварительным данным, сообщали из Лондона, участников ожидается больше, чем на трех предыдущих олимпиадах, вместе взятых.

И действительно, IV Олимпийские игры, прошедшие в Лондоне, с новой силой показали — олимпийское движение мужает, набирается сил.

В дни полные забот Кубертен все же не забывал о начатом новом деле — приобщении искусства к спорту.

Как-то под вечер Пьер пошел на Монмартр. Ему хотелось отдохнуть, полюбоваться оттуда вечерним Парижем, выпить чашечку кофе в каком-нибудь маленьком ресторанчике, хозяин которого расставил несколько столиков прямо на тротуаре, побродить по скверу Валлет.

Когда-то здесь были виноградники. Мельницы ловили ветер своими перепончатыми крыльями. Хотя город все ближе и ближе подбирался и сюда, здесь еще можно было отдохнуть от шума, сосредоточиться, поразмышлять. Наверное, поэтому на Монмартре и обосновывались многие писатели, поэты, художники.

Пьер долго смотрел вниз на город, потом не спеша пошел узкими улочками к площади Тертр. В одной из запыленных витрин крохотной антикварной лавки он увидел среди потемневших пистолетов и шпаг времен кардинала Ришелье небольшой глиняный кувшин. Кубертен вошел в лавку и попросил хозяина, такого же, казалось, древнего, как и его товар, показать безделушку.

Через минуту Пьер держал в руках кувшин. А еще через минуту он забыл Париж, Монмартр, лавку и старика хозяина.

Кувшин был благородных античных форм. Строган круглая подставка. Удлиненный, острый, чуть-чуть загнутый носик. Крутая изогнутая ручка. Но главное — но центру кувшина на фоне красноватой глины черной неувядающей краской были изображены атлеты. Стройные, мощные, мускулистые фигуры. Обнаженные мужчины бежали один за другим, согнув руки в локтях и высоко выбрасывая ноги. Это были спортсмены, спортсмены оттуда, из далеких веков, неизвестно как попавшие в лавку на Монмартре.

И кувшин этот был произведением искусства. Кубертен на миг представил себе Олимпию, гончара, который наносил на свои кувшины сцены олимпийских баталий, и еще раз с необыкновенной отчетливостью почувствовал, что спорт — это не только старты. Это музыка, это стихи. Это высокий взлет вдохновения скульптора и скромного гончара...
—     Мосье берет кувшин? — осторожно спросил хозяин.
—     Да, я давно уже взял его,— ответил Пьер.
—     Кто его знает,— задумчиво говорил он дома,— может быть, этим кувшином черпали воду из Алфея, струившегося меж холмов Олимпии? Не так ли и мы зачерпнули из реки Время живительную влагу, имя которой Искусство, чтобы оросить ею почву возделываемых нами олимпиад?