Брайн Фосетт: Моя карьера в «Торонто Мейпл Лифс»

Мы с Фергюсоном подружились. Он учил меня азам профессионального хоккея, я, в свою очередь, приносил ему книги. Меня в то время интересовали Рильке и американский поэт Джек Спайсер, и Фергюсон заглатывал все, что я ему давал. В моей спортивной сумке всегда лежали книги. Фергюсон постоянно в ней рылся, смотрел, что там у меня новенького, а как-то он спросил, уступают ли канадские писатели американским.
—       Старая гвардия у нас пишет довольно пресно,— сказал я.— А вот среди тех, кому под сорок, подающие надежды определенно есть.
—       Господи! — воскликнул он.— Это сколько времени должно пройти, прежде чем станешь метром.

—       Обычно лет пятнадцать напряженной работы,— ответил я.— Некоторые становятся метрами раньше — если у них были хорошие учителя или они находились в благоприятной среде,— продолжал я.— Но это бывает редко. Большинству из нас приходится углубленно изучать все наследие человечества, а на это уходит много времени. Потом надо еще быть в курсе всех новинок — мир-то не стоит на месте. Многие писатели, достаточно хоть раз похвалить их в прессе, начинают писать на потребу среднему читателю или, еще хуже, мнить себя гениями и отказываются кого-либо слушать. В результате они повторяются и вообще теряют способность воспринимать новое. В конце концов они спиваются, или превращаются в отшельников, или только и делают, что пытаются ублажить критиков да клянчат материальную помощь.

Его заинтересовала материальная помощь, и я объяснил, чего в денежном исчислении стоят попытки стать серьезным художником в стране, которая хочет иметь настоящее искусство, но оплачивать писательский труд не стремится.

Он выслушал меня недоверчиво.
— Если не брать финансовую сторону,— сказал он после минутного размышления,— у хоккея с твоим ремеслом много общего. Только хоккеисту получить под зад куда проще, и вообще с нами не церемонятся.
— Это потому, что вы больше на виду,— сказал я.— И денег в хоккее побольше.