На лыжах — из-за облаков
В июне 1959 года мы собрались на Кавказе, в альплагере «Шхельда». Он приютился на обрывистом, лесистом берегу реки Адыл-Су, в двух километрах от Баксанского ущелья. Стремительные холодные потоки прозрачных вод Адыл-Су и Шхельды окружили лагерь. Здесь мы провели две недели интенсивных тренировок. То мы часами взбирались на отвесные травянистые склоны, где наши коды скользили, как по льду, то прыгали с камня на камень, как горные козлы, балансируя над трещинами и провалами. В другие дни мы проделывали сотни упражнений и до седьмого пота гоняли мячи по баскетбольной площадке или играли в теннис. Я начал относиться к теннису с большим почтением, когда узнал, что Хейди Библ стала олимпийской чемпионкой по горным лыжам после того, как все лето играла в теннис и скинула пять килограммов лишнего веса.
Нам не терпелось подняться вверх, поближе к облакам, туда, где вечный снег, но лишь к концу второй недели нам разрешили наконец выход на Эльбрус.
До поселка Терскол доехали на грузовике, сидя верхом на груде рюкзаков. Дальше дорога круто полезла вверх. И наши рюкзаки и лыжи потащил по ней старенький «газик». А мы налегке продолжали бодро шагать следом, готовые в любую минуту прийти ему на помощь. И если ходьба налегке даже на такую высокую гору, как Эльбрус, доставляла нам удовольствие, то перспектива тащить на себе тридцатикилограммовые рюкзаки и лыжи повергала в уныние. Но наши страхи скоро развеялись, так как техника оказалась на высоте в буквальном смысле.
Неожиданно из-за поворота нам открылись ослепительные вершины красавца Эльбруса. А у 105-го пикета мы увидели наш грузовик — крохотную букашку среди необъятных громад гор. Без особого труда мы одолели эти километры по дороге, где каждый шаг был маленькой ступенькой в гору. Догнав машину, взвалили рюкзаки на спину и ступили на снег.
Уже чувствовалась высота, дышать становилось труднее. И к ледовой базе мы подошли уставшие. Повалившись спиной на рюкзаки, с жадностью глотали горный воздух и не отрываясь смотрели на величественную панораму Кавказа. Эльбрус казался совсем близко. И не верилось, что до него еще много часов пути. Но тогда ни у кого и в мыслях не было, чтобы лезть в такую даль. Наша цель была гораздо ближе — «Приют одиннадцати», где мы будем тренироваться на лыжах.
Многие из нас уже не раз тренировались здесь летом. И дорога сюда нам была знакома. Последние километры длинного, трудного пути тянутся особенно долго. Вообще-то в горах путь измеряют не километрами, а часами. Время — вот единственный критерий трудности и расстояния дороги в горах.
Смеркается. Наша группа растягивается. Отстают молодые, не имеющие многолетней акклиматизации в горах. Я тоже устал. Трудно. Но надо помочь отставшим, особенно девушкам. Оставив рюкзак на «Приюте», спускаюсь вниз. Добегаю до самых последних, взваливаю рюкзак на спину и, согнувшись в три погибели, снова бреду вверх. Я неплохо подготовлен. И потому могу вынести это. Все лето очень много тренировался. Впереди олимпийская зима. Каждый мечтает выступить на Олимпиаде. Поэтому я не щадил себя на тренировках. Может, потому именно теперь загорелся идеей спуститься с Эльбруса на лыжах, проверить свою волю, мужество, выносливость. Мы, конечно, знали, что такой спуск возможен, до нас уже спускались с вершины на лыжах.
Желающих набралось человек двенадцать. Тренеры договорились с контрольно-спасательной службой. Выход назначили на последний день сбора. Несколько дней мы тренировались на леднике на лыжах. Иногда добирались до скал «Приюта Пастухова». Спускались оттуда, останавливаясь через каждые двести метров, — трудно было дышать.
На тренировку выходили рано: к девяти часам замерзший фирн раскисал под палящим солнцем, лыжи вязли, как в болоте, скользили плохо. Вечером, когда солнце пряталось за Эльбрус, мы снова выходили на тренировку. В тени корка льда образовывалась мгновенно. Но она проламывалась под лыжами в повороте. В глубине снег смерзался не сразу.
Больше мы любили утренние тренировки.
Так незаметно прошли три дня. И мы стали готовиться к подъему на Эльбрус. Выход был назначен на два часа ночи, чтобы успеть дойти до вершины, пока не раскис фирновый наст.
Я проснулся от жуткого воя. «Приют» содрогался от мощных ударов ветра, неожиданно налетевшего с Черного моря.
Спуск срывался. Но ветер к утру утих так же неожиданно, как начался.
В семь утра уже было совсем светло. В горных ботинках, с рюкзаками и с лыжами, глубоко проваливаясь в раскисший фирн, медленно побрели мы в бесконечную гору, поминая недобрым словом ветер, который сделал еще труднее и без того нелегкий подъем, а жесткий снег превратил в кашу. Каково будет спускаться?
Через час подошли к скалам «Приюта Пастухова». Недолгий отдых, и снова медленный подъем. Идти тяжело. Мокрый снег проскальзывает под ногами. Часто, судорожно дышу широко раскрытым ртом. Задыхаюсь.
Впереди с одуряющей монотонностью из следа в след кто-то переставляет ставшие пудовыми ботинки. Эта монотонность угнетает до отупения. То и дело теряю равновесие. Хорошо, что в руках палки. Мозги ватные, ни о чем не думаю. Идем как в тумане.
Парни молчат. Слышно лишь их тяжелое, свистящее дыхание и скрип снега под ботинками. Солнце неумолимо печет. Кажется, такого не бывает даже в Сухуми. Снег тает и испаряется на глазах. Сквозь брюки и куртку я ощущаю обжигающие лучи. На губах соль от пота, заливающего лицо. Вот так мы бредем два с лишним часа. Подъем кажется бесконечным. Я не верю даже, что можно дойти. Вокруг — снег. Впереди — уходящий в небо, а сзади — исчезающий в темноте ущелья. Там нет солнца. Там тень. И ярче сверкают над ущельями белоснежные зубья Кавказских хребтов.
Голубые ледники, как гигантские призмы, переливаются радужными красками. И я начинаю понимать, что это— не просто горы, это — страна гор, земля гор, мир гор, зовущий, неповторимый мир.
Мы вышли на перевал. Это уже выше пяти тысяч метров над уровнем моря. Выше облаков. Они плавают где-то внизу, в долинах. Медленно поднимаются, закрывают ущелья, похожие на щупальца гигантского спрута, что ползет с равнины и тянется к вершинам гор. Обрезанные ими вершины, как скалистые острова, плывут в ватном белом море. А сверху невероятной голубизны, пронизывающей чистоты гладкое небо.
Но вот команда: «Подъем!» И мы с трудом отрываемся от камней. Мы «лежали» на них стоя, не снимая рюкзаков с плеч. Последний склон! Но как он крут и труден! Дышать совсем нечем. Тело стало тяжелым и вялым. Ноги как чужие, совсем не слушаются. Здесь сильно дует. Становится холодно. Наст плотный и жесткий, как доска. Нелегко пробить в нем ступени для ног. Через каждые пять-десять минут первый отходит в сторону и, пропустив всех, становится замыкающим. Теперь другой пробивает ступени.
Трудно. Кое-кому даже очень... Некоторых тошнит. Вспоминая всех святых и чертей, со звериным упорством лезу вверх. Гора, как живая, сопротивляется каждому шагу. Мне кажется, что она и вправду живая. И нарочно подсовывает под ноги скользкий снег, острые камни, отвесные стенки.
Склон так крут, что палки мне уже не помогают. И, опустив вниз голову, цепляюсь руками за снег. Незаметно склон становится положе. И мы выходим на плоскую вершину. А издалека она казалась острой. Здесь ветер почти сбивает с ног. Кругом один снег, несколько камней. И на них бюст В. И. Ленина. Высота 5621 метр. Под камнями находим жестяную банку с запиской тех, кто был до нас. По альпинистскому ритуалу надо оставить свою. Но тут выясняется, что нам нечем писать. Роемся в карманах и находим... шоколад. Замерзший, он неплохо выполняет роль карандаша. На часах — одиннадцать тридцать. Мы лезли сюда четыре с половиной часа. Не так уж плохо. Нам говорили, что на это потребуется шесть-восемь часов.
Миша Антиосов делает несколько снимков. Мы стоим замерзшие, скрюченные. Мимо проносятся рваные клочья белесого тумана.
Торопимся надеть лыжи. Негнущиеся пальцы с трудом затягивают ремни крепления. Наконец-то начинаем спуск.
Склон кажется почти отвесным. Узкие проходы между скал, местами — лед. Когда мы поднимались, казалось, что спускаться будет легче. Ну и ну! Здесь не хватает только знаков: падать нельзя, смертельно опасно.
Осторожно глиссирую боком. И вдруг резкий крик:
— Держись!.. Держись!
Мгновенно останавливаюсь и вижу — кто-то беспорядочно падает вниз. Это Слава Шаповалов. Он валится через голову. Как колесо, катится на скалы, а они — острее ножа. Что делать?! Помочь! Как?! Встать на его пути? Не успеваю! Да и все равно сбил бы. Склон слишком крут и льдист.
Но, видимо, недаром Славу прозвали «тигренком». Небольшого роста, широкогрудый, он обладал незаурядной силой. За метр до скал он чудом выворачивается, попадает кантами на склон и врубается в наст так, что поднимает целый фонтан голубого льда.
Напуганные,- мы спускаемся еще осторожнее. Подолгу юзим в каждом повороте.
Наконец-то седловина. Отсюда я, Гена Чертищев и Саша Филатов уходим от основной группы с максимальной скоростью, какую только позволяет совершенно раскисший фирн, обгоняем друг друга и спускаемся к финишу — «Приюту одиннадцати».
Я иду почти в полный рост. Лишь чуть согнув ноги. Тут уж не до техники. Только бы хватило сил. Парни ушли вперед. И я начинаю спрямлять виражи, которые они оставили своими лыжами, чтобы догнать их. Скорость быстро растет, хотя ее трудно ощутить. Кругом ровный склон, ровный снег — снег без конца и края. Ничто не мелькает перед глазами. Кажется, что это многокилометровое белое поле, а я застыл на нем. Движение чувствую только по напряжению мышц, по тому, как сопротивляется лыжам снег в повороте. Вокруг полная, неподвижная тишина, молчание.
Уже несколько минут я беспрерывно борюсь с упрямым тяжелым мокрым снегом. Перекладываю лыжи с канта на кант. Уставшие ноги не успевают обрабатывать ледяные кочки, которые нет-нет да попадаются под лыжами. Невероятно трудно сохранять равновесие, стоя на лыжах почти выпрямившись. Встречный упорный ветер толкает в грудь и опрокидывает на спину. Лыжи перестают мне подчиняться. Я теряю над ними власть.
Где-то у скал «Приюта Пастухова» я обгоняю Гену. Краем глаза вижу: кажется, он остановился. Здесь склон становится более пологим. Теперь легче входить в повороты. Я смелею и постепенно догоняю Филатова. Я не стремлюсь во что бы то ни стало спуститься первым. Но, набрав скорость, уже не хочу тормозить. Бесконечно гладкий склон, мягкий и скользкий фирн... Ощущение полета захватывает меня.
Потеряв счет километрам и секундам, несусь вниз. Когда мы начали спускаться, вокруг нас было лишь небо. Горы казались маленькими, низкими, далекими. Но вот я спустился. И горы вырастают вокруг меня. Они тянутся к небу, надвигаясь со всех сторон. И сжимают меня. Неба «остается» все меньше и меньше. А вокруг молчаливые острые пики. Я это, вижу краем глаза. А в центре моего внимания лишь красные треугольники носков моих лыж, рассекающих отполированное солнцем, морозом и ветрами зеркало снежного моря.
Серебристый овал «Приюта» вынырнул неожиданно из-за скал. Последний вираж, веер солнечных брызг из-под лыж, и я останавливаюсь. Через секунду-другую подъезжают»парни. Смотрим на часы. Двенадцать минут занял нага спуск с восточной вершины Эльбруса — с высоты 5621 метр до «Приюта одиннадцати» — 4200 метров над уровнем моря.
Остальные ребята вернулись примерно спустя час. Они не торопясь наслаждались зрелищами редкостного спуска.
Но на этом наш путь вниз еще не окончен. Сегодня мы должны вернуться с «Приюта одиннадцати» — с «небес» на «землю», в Терскол. И мы берем свои вещи и с радостными криками несемся вниз.
До 105-го пикета спускаемся на лыжах. Там грузим все в машину, а сами по осыпям и скалам прыгаем вниз до Терскола. И, не дожидаясь, пока машина вернется за нами, бежим в лагерь.
Ровно в пять часов дня я, полумертвый, свалился на кровать в палатке лагеря «Шхельда». Вот таким был один из наших тренировочных дней в июне 1959 года.