Я делаю выбор

В детстве я мечтал стать летчиком. Потом увлекся разведкой. Шпионы мне мерещились на каждом шагу. Но когда я полюбил лыжи, решил, что единственно подходящая профессия для меня — это профессия геолога. Геолог ведь тоже «обитает» в горах, а спорт поможет переносить тяготы кочевой жизни.

Я мечтал о палатках, о кострах, о лодках на пенистых, бурных реках, о таинственных пещерах, о далеких неведомых странах.

В Кировске жил в общежитии техникума, в большой комнате, на окраине города, в длинном сером бараке. По утрам стены комнаты покрывались инеем. Но еще в сентябре я специально приучил себя вставать за два часа до занятий, делать зарядку, потом бежал умываться на колонку метров за Пятьдесят — шестьдесят от дома в любую погоду — в мороз и метель. Я втянул в это еще двух парней, и мы помогали друг другу принимать ледяной «душ», один нажимал ручку, а другой лез под струю. Потом мы менялись.

Домой возвращались бегом, докрасна растирались полотенцами и делали легкий самомассаж.

Но даже после таких процедур на лекции сидеть было трудно: начиналась полярная ночь и все время хотелось спать.

Всю зиму я много и регулярно тренировался. По-прежнему мы помогали друг другу чем могли; тренеров у нас все еще не было.

Помню, однажды подходит ко мне в техникуме Коля Предко — он отвечал в комитете комсомола за физкультуру — и говорит категорическим топом:
— Надо выступать за техникум на первенстве города, пробежать десять километров.

К большому своему удивлению, я занял второе место. А первым был опять Коля Громов! История повторилась! Он по-прежнему выступал за нашу школу. С тех пор по воскресеньям я регулярно участвовал в соревнованиях: то на 5, то на 10 километров, то в эстафете. Отказываться было неудобно.

Иногда, правда, проводились соревнования и по слалому. Тут уж уговаривать меня не приходилось. А Коля и здесь оказывался первым, только иногда мне удавалось его опередить. Бывало, обоих нас обыгрывал Юра Шарков. или Вася Тихонов, или Борис Кузнецов — он тогда уже был мастером спорта.

В Кировске к тому времени появилось много мальчишек, всерьез увлекавшихся горными лыжами. Но все они были на два-три года младше нас. И поэтому им трудно было пока нас обыгрывать. Впоследствии наш младший товарищ Володя Румянцев стал чемпионом I зимней Спартакиады народов СССР.

Да, мальчишек было много, а из девочек только одна Алла Васильева рискнула надеть горные лыжи. Она тоже училась в техникуме и часто тренировалась вместе с нами. Позднее Алла Васильева была неоднократным призером первенств страны и чемпионата мира среди студентов.

В апреле снова нагрянули в Кировск лыжники — в основном москвичи и ленинградцы. Как-то в воскресенье к нам подъехал какой-то тренер и, расспросив, откуда мы и у кого тренируемся, предложил нам выступать за сборную команду ВЦСПС. Это было так неожиданно! Мы очень обрадовались и, конечно, согласились.

В те годы соревнования начинались всегда со слалома. Помню, стоим на старте первой попытки. У меня был тридцать шестой номер, у Коли Громова — тридцать пятый. Все сильнейшие уже успели финишировать. И вдруг Юра Шарков обыгрывает их всех и показывает лучший результат по первой попытке. Что со мной тогда творилось! Юрка! Наш Юрка — наполовину чемпион! Юрка, который и у нас-то выигрывал не всегда! По крайней мере, я не считал, что он сильнее меня. Я думаю: «Вот сейчас Коля, наверное, еще улучшит время. А я постараюсь обыграть их обоих. Значит, буду первым, потому что выиграть у Юрки и у Коли — это ведь проще, чем победить трижды чемпиона страны Владимира Преображенского или Семена Ялокаса, Дмитрия Ростовцева или Сашу Филатова — прошлогоднего чемпиона. Колю и Юру я обыгрывал не раз зимой. Но идти надо быстро. Надо постараться». И я пошел. Со старта сорвался как угорелый. Тут же «махнул» мимо ворот, вроде бы и простых. Бегом вернулся и еще быстрее кинулся вниз. Сколько раз я упал тогда — не помню, не считал. Но весь спуск мне запомнился как сплошное падение.

На вторую попытку меня не допустили. Сняли за непрохождение ворот. Я стою внизу и смотрю, как Юрка, весь в черном, худющий, длинный, извивается между флагами трассы по огромным глубоким ямам. Во второй попытке он стартовал где-то в конце, так как деление на группы участников соревнований в то время не было. Все сорок слаломистов стартовали в обратном порядке. И первые оказывались последними, а те, кто стартовал в первой попытке последними, были теперь впереди. Юрка на второй попытке переволновался. Прошел хуже. И занял лишь третье место. Но и это, конечно, было здорово! Наш Юрка стал мастером спорта.

Как все мы радовались! Значит, можем идти по трассе не хуже чемпионов.

Правда, потребовался еще не один год, чтобы я окончательно свыкся с этой мыслью и, выходя на старт, смотрел на маститых лыжников, как на равных, и не пугался одного звучания их имен. А без этой уверенности побеждать трудно.

После своего неудачного выступления в слаломе я решил отыграться на скоростном спуске. Не имея ни опыта, ни умения проходить виражи на большой скорости, я чудом продержался полтрассы. А потом кувыркался по целику. До финиша все же дошел. Но после него не мог сделать ни шагу — сильно потянул голеностоп и не мог ступить на правую ногу.

А ребята выступили здорово. Коля в двоеборье занял второе место. Он тоже стал мастером спорта. Я знал теперь, что обязательно стану хорошим лыжником. Успехи друзей были тому залогом.

Осенью в Кировск приехал Вадим Гиппенрейтер. Он взялся нас тренировать. Зимой я впервые поехал в большие горы. В начале января в незнакомом месте, на плато Чимбулак, недалеко от Алма-Аты, проводились соревнования сильнейших горнолыжников страны. Тогда в скоростном спуске я занял четвертое место. Мы стартовали у третьего арыка на плато Чимбулак, а финишировали у домика Сарысай. Этот путь был длиной больше трех километров. Впервые я шел такую длинную трассу. После финиша ноги мои подогнулись, и я упал. Меня подхватили под руки две медсестры в белых халатах и отвели под громадную старую ель, где на одеялах отдыхали финишировавшие раньше меня спортсмены.

После этих соревнований Вадим Евгеньевич Гиппенрейтер долго учил нас секретам больших скоростей на этой трассе. Мы кое в чем преуспели. Но все же мой коронный вид — слалом у меня не получался. Поэтому я, не волнуясь, дожидался начала стартов чемпионата страны, успокаивая себя тем, что рассчитывать мне на призовое место нечего, а за четвертое место и дальше звание мастера спорта не присваивают. Так чего волноваться?

В моей памяти еще ярки были события прошлогоднего чемпионата в Кировске, где меня на старте трясло как в лихорадке. Ведь если от этой лихорадки не избавлюсь, то никогда не смогу хорошо выступать в соревнованиях. И хотя я занимался спортом не столько из-за медалей и призов, сколько из-за той радости, которую приносили мне мои маленькие победы над новым движением, над еще одной десятой долей секунды, отобранной у своей же скорости, мне всегда приятно было, когда подтверждением своих побед над собой были победы в соревнованиях над соперниками.

Итак, я стал успокаивать себя тем, что в призерах мне не бывать. И вышел на старт чемпионата страны абсолютно спокойным. В результате я занял... одиннадцатое, двенадцатое и тринадцатое места. Для восемнадцатилетнего спортсмена это было неплохо. Так говорили все. Но я знал, что был способен на большее, и остался недоволен собой.

Только потом я понял, как важен был для меня тот год. Спокойствие, которое мне удалось сохранить на старте тех соревнований, не покидало меня всю жизнь, хотя я всегда боролся за призовые места. После этого я не знал уже, что такое «мандраж», когда ноги подгибаются не от усталости и не на финише, а на старте, тошнота подкатывается к горлу, и не можешь сделать поворота на простом пологом склоне. Правда, дважды у меня все же было такое состояние. Но за двадцать лет выступления в соревнованиях, я думаю, это немного.

В том же году я успешно окончил второй курс техникума. Но сердце мое уже целиком было отдано горнолыжному спорту. Я не мог, не хотел механически, бездумно выполнять то, что говорил тренер. Я хотел знать, почему это надо делать так, а не иначе. Значит, надо учиться. И я решил ехать в Ленинград.

Собралась нас целая компания: Коля громов, Вася Тихонов, Алла Васильева, Борис Кузнецов и я. Мы поступили в школу тренеров при Институте физкультуры имени П. Ф. Лесгафта.

Мне все казалось интересным. Особенно увлекали занятия по анатомии человека. И если к другим предметам я относился порой недостаточно серьезно, то лекции по анатомии, психологии, а позднее физиологии я не пропускал никогда и всегда тщательно вел конспекты, читал всю рекомендованную нам литературу и допоздна просиживал в лаборатории над анатомическими препаратами. На протяжении всех лет учебы по этим предметам у меня были только хорошие отметки. Все, что я узнавал на занятиях, тут же пытался использовать на практике во время лыжных тренировок. Вероятно, поэтому мне были интересны эти предметы.

Первыми применение в моей спортивной практике нашли знания по психологии, которые я получил в институте. Занимаясь горнолыжным спортом, я знал: нужно быть довольно смелым, чтобы спуститься с любой горы напрямик на большой скорости! И хотя, как любой, я трусом себя не считал, все же иногда испытывал страх, стоя на верху горы.

Так же, как нельзя за один день стать сильным — нужны годы систематических тренировок,— так сразу не станешь и смелым. Это качество необходимо воспитывать в себе ежедневно на протяжении многих лет. Но как? Чем?

И вот тут я и решил, что надо на каждой тренировке делать какие-нибудь новые упражнения, которые делать страшно, даже опасно. На лыжах я просто решил эту задачу. Залезал каждый раз все выше и выше на гору и спускался оттуда напрямик. А как быть летом?.. А летом я начал заниматься гимнастикой, акробатикой, прыжками в воду.

В институте мы с радостью узнали, что нас будет тренировать преподаватель кафедры лыжного спорта Владимир Михайлович Станкевич.

Поначалу все шло прекрасно. Коллектив у нас был дружный, трудолюбивый. И работать с нами Владимиру Михайловичу было легко. Тренировались мы едва ли не каждый свободный час. Владимир Михайлович был знаком почти со всеми руководителями спортивных баз, и наши занятия проходили в неплохих условиях.

Каждую тренировку я считал чуть ли не открытием, я узнал, что слаломист должен тренироваться и зимой и летом. И летом не меньше, чем зимой, а может быть, даже больше. Прежде я не знал, что горнолыжнику надо бегать, прыгать, грести, играть в баскетбол, плавать и т. д. и т. п.

Правда, нагрузки наши росли не по дням, а по часам, становились все труднее, утомительнее. В октябре мы уже, например, бегали по двадцать, а то и больше километров, как лыжники-гонщики.

У нас заболели мышцы, мы начали уставать. Но чем больше мы утомлялись, тем настойчивее гонял нас тренер. Прямо-таки вышибал клин клином... Постепенно желание тренироваться у нас пропало... А однажды после очередной, более высокой, чем обычно, нагрузки мы честно признались ему: больше не моя{ем! И вдруг тренер рассвирепел, накричал на нас, обозвал зазнайками:
— Понавешали значков!..

И ушел.

Через несколько дней продолжение этого разговора состоялось на заседании кафедры лыжного спорта. Нас обвинили в зазнайстве, а также во многих, многих грехах, о которых мы и не подозревали.

Однако мы составляли костяк сборной команды Ленинграда. С нашим существованием нельзя было не считаться, а так как мы впредь отказались тренироваться со Станкевичем, то снова остались без тренера.

Ленинградский комитет по физической культуре и спорту разобрался в нашем конфликте с тренером более основательно. В. Станкевича сняли с должности старшего тренера сборной команды горнолыжников города, и с тех пор он так и не вернул доверие ленинградцев.

Теперь я знаю, что те изнурительные испытания, которым подверг нас тогда Станкевич, называются «форсированной подготовкой». Она очень вредна для здоровья, и толку от нее к тому же мало. Форсированная подготовка дает успех кратковременный. Но Станкевичу хотелось, чтобы мы как можно скорее блеснули во славу Ленинграда (и его славу) на чемпионате страны. И он нас гонял до изнеможения. Правда, мы могли не выдержать испытания, заболеть, в лучшем случае, бросить спорт. Но, видимо, В. М. Станкевич — сторонник «естественного» отбора, от которого, к сожалению, в свое время пострадало много талантливых спортсменов.

Так, чуть ли не в самом начале своей учебы в институте мы остались без тренера. Правда, во многом нам помогали преподаватель военного училища Семен Иванович Ялакас и аспирант Леонид Федорович Егупов. Теперь когда за моей спиной двадцать лет жизни, отданных горнолыжному спорту, я могу сказать, что не встречал людей, которые бы лучше, чем они, разбирались в психологии спортсмена и в самом спорте. К сожалению. Семен Иванович не мог нам уделить достаточного внимания, он много работал. Леонид Федорович тоже был занятым человеком. Он как раз писал диссертацию на тему о психологии.

В декабре в Бакуриани на всесоюзных соревнованиях сильнейших горнолыжников СССР я выступил плохо — все время падал. Вернулся в институт расстроенным, но, сумев взять себя в руки, сдал зимнюю сессию. Вскоре уехал в Кавголово готовиться к первенству страны. Это были учебные сборы нашего института.

В Кавголове мы тренировались шесть раз в неделю. По воскресеньям сюда съезжался весь Ленинград, на горе невозможно было повернуться. Поэтому я делал этот день своим выходным. В остальные дни тренировался с десяти утра до пяти вечера. Благо было каникулярное время. Горки в Кавголове маленькие, простые, не то что в Кировске. Слаломные трассы коротенькие — сто пятьдесят — двести метров. Но мне все же удавалось разнообразить свои тренировки, делать их интересными и неутомительными. Я ставил по десять — пятнадцать трасс и проходил их на максимальной скорости. Никакой другой методики тогда не знал. В гору, наверх возвращался почти бегом. И так по шесть-семь часов без отдыха. А на «закуску» — двухкилометровая гонка от горы до базы, по дороге, по тропинкам, толкался одними палками или ехал, как конькобежец,— ведь пятки у меня закреплены, а кант лыж заменял лезвие конька. После такой дополнительной тренировки я был мокрым, будто только вылез из реки, зато появлялось ощущение полной приятной усталости. Тогда я не подозревал, какую услугу впоследствии окажут мне все эти «марафонские закуски».

В Кавголове я подружился с Юрой Ефимовым. Однажды он придумал новое движение и показал мне его. Тогда вошло в моду убирать «внутреннее» плечо в повороте. Впервые это красивое, эффектное движение показал Владимир Преображенский, вернувшийся с соревнований из Норвегии. Но никто не знал точно, как делать его. Каждый  «выкручивался» на свой манер. Красиво-то идти всем хотелось!

Как-то Юра показал мне свою имитацию нового поворота. Юра делал прыжки в стороны с ноги на ногу. Одновременно опускал «внутреннюю» руку, поднимая «внешнюю», согнутую в локте, вперед и в сторону. Мы попробовали с ним повторить все это на горе на лыжах. Понравилось. Что-то выходило. Стали пробовать, искать вокруг этого движения. Первой проверкой этой нашей новинки был чемпионат города. Я занял тогда второе место после Бориса Кузнецова. Мы с Борисом обыграли непобедимого до этого Владимира Станкевича — бывшего нашего тренера.

Юра выступил тоже хорошо и попал в сборную команду.

В конце февраля мы выехали в Алма-Ату на первенство страны. В городе — сухо, пыльно. Пришлось снять пальто, спрятать в рюкзаки меховые шапки. Но через полчаса машина вошла в ущелье, и на северных склонах мы увидели первый снег. А Медео все лежало в снегу, хотя солнце здесь палило сильнее, чем внизу, в городе.

На следующее утро мы отправились на первую тренировку. В горных ботинках, с лыжами на плечах, мы пошли по узкой тропинке еще выше, в сторону Горельника. Эти три километра более или менее пологого пути прошли без труда. Но дальше дорога круто полезла в гору. Идти стало намного тяжелее. Нечем было дышать. Кожаные подметки ботинок скользили по чистому снегу.

Мы то и дело останавливались и глядели сверху вниз на мир, который постепенно отгораживался от нас солнечной изнанкой облаков. Еще час ходьбы, и наконец мы выходим на плато Чимбулак.

Подъемник построят здесь только через три года. А пока мы еще час лезем вверх по узкой тропе, протоптанной спортсменами. Солнце палит нещадно. Не в силах стерпеть жару, мы раздеваемся, наматываем одежду на лыжи и идем чуть ли не в одних трусах по снегу. Наконец добираемся до слаломного финиша. Здесь стоят две копны сена, и мы, измученные трехчасовым подъемом, валимся на душистую траву.

Потом, надев лыжи, опять тащимся вверх боком-боком по совсем крутой стене, высекая кантами лыж ступеньки в жестком снегу. И так — два часа медленно, ползком — вверх. И мигом — вниз, по трассе слалома. Я очень устал за два часа от этих «контрастов».

Домой катимся на лыжах — прямо до Медео; шесть километров, которые туда нам «обошлись» в три тяжелых часа, обратно мы проделали всего за пятнадцать минут.

Постепенно я привыкаю к высоте и втягиваюсь в тренировочный режим. Но каждый раз после занятий состояние ужасное. Все тело ноет, словно тебя избили палками. От этой тупой, ноющей боли, от этой усталости не находишь себе места. И не успеваешь отдохнуть за ночь.

Раз в неделю мы подымаемся почти до Талгарского перевала. Отсюда проложена трасса скоростного спуска. В день мы успеваем пройти ее один раз. Это мало.

В те годы у каждого из нас было всего по паре лыж на все случаи жизни. На них мы тренировались, на них выступали и в слаломе, и в скоростном спуске. Слалом-гигант в программе чемпионата страны появился позже — в 1953 году.

К тому времени некоторые спортсмены по два-три года пользовались металлическими шарнирами, укрепляющими голеностопный сустав. Они прикреплялись под ботинком к лыже и к голени лыжника. Эти шарниры, предложенные В. Нагорным, предвосхитили идею современных горнолыжных ботинок. Правда они имели недостатки, из-за которых не получили широкого распространения. Я тогда тоже решил попробовать эти «костыли», или «протезы», как мы все их называли.

Привыкать к ним оказалось очень трудно. И в Чимбулаке я продолжал мучиться. Незадолго до чемпионата выступал в прикидке и хотя не падал, но показал неважный результат. И вот наступил первый день стартов. Я поднимаюсь по трассе и запоминаю каждую ямку, каждый бугорок, не говоря уже о фигурах, о своем пути между флагами. До этого так тщательно я никогда не запоминал трассу.

На старте еще раз мысленно, закрыв глаза, прошел весь путь, сохраняя свой соревновательный ритм и скорость спуска. Я не ожидал от себя хороших результатов, потому что на прикидке проиграл лучшим около пяти секунд. А так как соревнования были лично-командными, я решил, не торопясь, дойти до финиша и принести команде нужные очки. Вот тут и сказались скоростные кавголовские тренировки. Я считал, что иду не быстро, на самом же деле несся как вихрь и, проиграв лишь несколько десятых секунды Филатову и Ростовцеву, показал третий результат. Это было неожиданно как для меня, так и для других. Сохранить спокойствие перед второй попыткой в подобной ситуации было нелегко. Ведь мне можно бороться за первое место.

На старте ко мне подошел Леонид Федорович Егупов. Он помог мне настроиться на борьбу за призовое место, осознать ту задачу, которая уже тогда была мне посильна. Я рассказал ему о своей тактике спуска во второй попытке. И он одобрил ее.

Так как во второй попытке я шел раньше Ростовцева и Филатова, они свое прохождение строили в зависимости от моего результата. Значит, мне во что бы то ни стало надо было дойти до финиша без падений, тем самым усложнив им тактическую задачу.

Я ретиво взял старт. И еще быстрее, чем в первой попытке, прошел всю трассу. Но около самого финиша в косых воротах сбил лыжей флаг. И все же мой результат был на десять секунд лучше, чем на первой трассе. Ростовцев проиграл мне больше трех секунд. Филатов, видимо, решил победить меня во второй попытке, но не выдержал большой скорости и упал. Он оказался на третьем месте.

«Чемпионом» страны я был недолго. Как выяснилось, флаг я сбил так неудачно, что получил шесть штрафных секунд. В результате откатился на третье место. Первым стал Ростовцев, вторым Филатов.

На финише было много зрителей. Они аплодировали мне, поздравляли. Болельщики любят, когда выигрывают молодые, неизвестные спортсмены. Несмотря на досадный штраф, свое выступление я считал большим успехом. Так сбылась моя мечта — в девятнадцать лет я стал мастером спорта.

На трассе скоростного спуска я выступил менее удачно, был где-то в конце десятки, но зато в слаломе, который для суммы двоеборья в те годы проводился отдельно, занял второе место. В результате был четвертым в двоеборье. Все это подтвердило, что мое удачное выступление в первый день не было случайным.

В то время уже шла непримиримая борьба между двумя направлениями в горнолыжном спорте: между школой В. Нагорного, отстаивавшего «плуг» и «упор» как основу горнолыжной техники, и Д. Ростовцевым, защищавшим вход в поворот на параллельных лыжах. Я с первых же шагов в спорте стал сторонником поворотов на параллельных лыжах — «христиании». И хотя выполнять их еще не умел на сложных трассах и разнообразном снегу, но твердо решил овладеть и этими, и всеми остальными приемами горнолыжной техники, еще недоступными мне. Многие меня убеждали, что не нужно так распыляться, надо выбрать одну «свою» технику, которая уже принесла мне удачу, и ее совершенствовать. Тогда, говорили они, в ближайшие годы я буду непобедим в слаломе. Может быть, в какой-то мере это и было «верным. Но какой же интерес, сидя за пианино, играть одну и ту же мелодию? Никакого. И технике фортепианной игры никогда не научишься! Мне предстояло бы примерно то же самое, согласись я совершенствоваться в одной «своей» технике спуска с гор. И я продолжал учиться самым разнообразным способам поворотов. И это мое учение продолжается по сей день, ибо количество технических приемов и возможности их совершенствования безграничны.

Некоторые мои сверстники, последовавшие таким советам, по моему мнению, остановились в своем горнолыжном развитии и ушли из спорта, так и не сказав в нем всего того, что сказать могли бы. Это мой первый соперник талантливый слаломист Коля Громов, способный горнолыжник Сергей Шустов и другие.

Моя судьба сложилась так, что в следующем сезоне я перешел под спортивные знамена Советской Армии. Мне пришлось на четыре года расстаться с институтом. Я продолжал тренироваться, успешно выступал в соревнованиях. Много занимался и общественной работой — был комсоргом. И даже получил грамоту ЦК комсомола за хорошую службу.

Теперь моим тренером стал Д. Ростовцев. В то время каждый мечтал тренироваться у такого известного горнолыжника. Я пришел в его команду, немалого достигнув самостоятельно. Готов был с благодарностью принять помощь и советы Дмитрия Ефимовича. Но он подменил это командованием, приказом, требованием бездумного подчинения.

В соревнованиях я выступал ровно, быстро входил в спортивную форму и сохранял ее до весны. В январе 1952 года на соревнованиях сильнейших проиграл своему тренеру в скоростном спуске лишь две десятые. До этого на трассах скоростного спуска я не добивался таких успехов. В феврале наша команда выехала в Румынию. Это был мой первый выезд на зарубежную трассу. Две недели незабываемых тренировок в атмосфере искренней дружбы с румынскими спортсменами прошли очень быстро. В товарищеской встрече с румынскими спортсменами я был вторым после Филатова.

Мы тренировались на интереснейших трассах скоростного спуска, прорубленных в лесу, — по буграм, спадам, кулуарам, ямам, контруклонам. Поднимались на гору не пешком, а на подъемнике и совсем не уставшими выходили на трассу.

В Румынии я познакомился с настольным теннисом. Румынские спортсмены обладали тогда титулами чемпионов мира в этом виде спорта, настольный теннис был очень популярен у них в стране. У нас он только-только появлялся.

Иногда после обеда румыны выкатывали из хранилища бобслейную четверку — огромные сани на коньках метровой длины, с рулем и тормозами. Втиснувшись в них по шесть-семь человек, мы неслись несколько километров вниз, выписывая головоломные виражи по серпантину горной дороги. А потом цеплялись за попутную машину и возвращались в отель.

Вскоре опять поездка за рубеж. После первенства страны. где я был третьим (с падением в слаломе), мы отправились в высокогорный польский курортный городок Закопане на тренировки со сборной национальной командой Польши. Официальных соревнований не было. Но мы выступили в нескольких прикидках. Мои результаты на них были, прямо скажем, пестрыми. В общем, полякам мы проиграли.

К тому времени Ростовцев и Нагорный окончательно разошлись во мнениях. Их внутренние трения создавали напряженную обстановку в команде, нервировали спортсменов, рождали между ними вражду. Ученики Ростовцева и Нагорного часто вступали в споры, доказывая правоту своих тренеров. Неожиданно большое влияние на наши дискуссии оказали поляки. Они показали нам фильм о соревнованиях горнолыжников на Олимпийских играх 1952 года в Холменколлене. На экране были отчетливо видны слаломисты, шедшие на абсолютно параллельных лыжах. И в том числе — норвежец Стейн Эрриксон, обладатель трех золотых медалей.

На другой день я с новыми силами принялся отрабатывать поворот на параллельных лыжах. Но тут меня увидел В. Нагорный и сделал замечание: я неправильно-де вхожу в поворот, Д. Ростовцев возразил ему. И я продолжал кататься на параллельных лыжах. После Нагорный подъехал ко мне и сказал:
— Ты должен раз и навсегда определить, с кем ты — со мной или с Ростовцевым.

Нагорный с его престарелым упором меня не устраивал. И я предпочел заниматься у Дмитрия Ефимовича.

Надо сказать, что, к сожалению, далеко не всегда наш старший тренер оказывался на высоте. Далеко не всегда он мог простить отрицание своих методов. И  подчас пользовался средствами, которыми не следовало бы пользоваться.

Мы были тогда в Польше. Как-то раз, поднявшись на шестикилометровом подъемнике на Каспров Верх, старший тренер стал контролировать по секундомеру наши спуски, мы ходили трассу слалома. На мокром фирне быстро образовались ямы. Я, более легкий и подвижный, скоро к ним привык и прошел лучше, чем А. Филатов. И вдруг слышу, как В. Нагорный нарочно громко кричит своему ученику А. Филатову: «Саша! Кому же ты проигрываешь?»

Тогда я не только обиделся на этого немолодого заслуженного человека, но даже испугался: неужели я совсем плохой слаломист?! Правда, я выигрывал у Филатова и на соревнованиях!.. Но все равно, почему так отозвался обо мне старший тренер нашей команды? Мысли самые разные перемешались в моей голове: тревожные, злые, недоуменные; они отвлекали меня от тренировки, и на старте я никак не мог собраться, сосредоточиться. Вторую попытку прошел, конечно, намного хуже и проиграл Филатову.

Много лет спустя я понял, что оброненная как бы между прочим злая фраза Нагорного: «Саша, кому ты проигрываешь?» — была не случайным восклицанием удивленного тренера, а целенаправленным ударом по самому больному месту спортсмена — психике. Это был особый метод — «давиловка», которую испытали на себе многие лыжники.

Все это заставляло спортсменов действовать осторожно, с оглядкой, с опаской. И истина в нашем горнолыжном спорте пробивала себе дорогу с большим трудом.

В том году мы встречали Первое мая в Варшаве. А второго мая смотрели первый этап велогонки Мира — вокруг города. Потом проводили велосипедистов в далекий путь на Берлин.