Летающие лыжники

Мои воспоминания о раннем детстве переплелись в сплошной клубок пестрых, ярких картинок. Вот я стою посредине комнаты, совсем маленький, в туго застегнутом зимнем пальто. Мама завязывает мне шарф, обмотав его вокруг шеи и стянув его на груди крест-накрест, поднимает воротник. Я знаю, что это шарф отца. У всех летчиков в нашем доме такие шарфы. Я не могу пошевелиться. И иду, как кукла, переваливаясь из стороны в сторону в высоких неудобных валенках.

Пока я добираюсь по длинному коридору к двери, мне становится ужасно жарко. На пороге я вижу отца. Он останавливает меня, спорит о чем-то с матерью. Я помню его слова:
— Ты его угробишь. Я в драных штанах, босиком в школу бегал. И, как видишь, не умер.

Почему-то его слова мне нравятся. Он снимает с меня шарф, расстегивает верхнюю пуговицу пальто, и я, сразу оживший, выбегаю на мороз.

Еще я помню коньки, привязанные к валенкам, пруд в парке за домом. Помню, как меня натирали водкой, после того как я провалился под лед.

В памяти осталось маленькое седло, обтянутое красным бархатом, с маленькими золотыми кисточками. Оно было прикреплено к раме велосипеда. Я сидел на седле и звонил в звонок, чтобы прохожие не мешали ехать нам с отцом. Еще я помню, как было страшно мне, когда отец плыл через озеро, а я сидел у него на спине.

Не знаю, как бы сложилась моя жизнь, если бы отец, сам занимавшийся много спортом, не «сдружил» меня с ним. Ведь был я удивительно хилым, до синевы бледным.

Отец служил на маленьких полевых аэродромах, где не было даже школы. Зимой в первый, второй класс я ходил на лыжах за три километра. Весной и осенью — ездил на отцовском велосипеде — «под рамку». Летом не вылезал из реки — ловил рыбу, раков, купался.

Когда началась война, мы эвакуировались под Саратов. Там не столько учился, сколько работал в колхозе. А в конце войны наша семья переехала на Север, в Кировск, маленький заполярный городок, втиснувшийся в Хибинские горы. Зима там тянулась долго и тоскливо. Единственным развлечением для нас было катание на лыжах. Катались мы и при луне, и при северном сиянии — всю длинную зимнюю полярную ночь. Молчаливые и угрюмые снежные горы кутались в непроницаемый плащ туманов.

Но вот выглянуло огромное солнце и медленно покатилось по плоским диким «крышам» Хибин, отполированным быстрыми, колючими ветрами. И  вскоре, в начале апреля, маленькие улочки нашего города ожили. Их заполнили веселые, шумные люди в коротких куртках и «финках» — шапочках с козырьком. Их узкие внизу брюки были убраны в ботинки на толстой подошве с крючками для шнурков.

Горы стоят над Кировском крутыми, отвесными скалами, и по этим, казалось бы неприступным, склонам мчались с вершины, широко раскинув руки, люди, такие смелые я ловкие, что не завидовать им мы просто не могли. Они лавировали среди разноцветных флажков, которые поставили заранее.

Утром я бежал в школу и встречал их на улице, у гостиницы. Они шли в больших, тяжелых ботинках, неся на плече красивые лыжи, поблескивающие стальной окантовкой. Об этих лыжах и их владельцах мне много рассказывал Коля Громов — мой друг и непобедимый лыжный чемпион нашей школы. Я пришел в эту школу осенью. Меня посадили за парту в крайнем ряду у окна, сзади парты, за которой сидел Громов. На ближайшей же перемене мы с ним подрались, уже не помню почему. С тех пор мы с ним много лет дружили. Вместе входили и в большой спорт.

В школе Громов слыл уже опытным лыжником, заядлым спортсменом. Действительно, о лыжах он знал многое.

Называл чемпионов по именам, будто был с ними знаком. Я слушал его рассказы, раскрыв рот.

Приехавшие лыжники сразу оттеснили на второй план героев Джека Лондона и целиком захватили мое воображение.

После школы, едва успев поесть, я хватал лыжи армейского образца, доставшиеся мне в наследство от войны, и отправлялся на склон Вудьяврчорра, излюбленное место моих новых героев. Привязывал лыжи к валенкам веревками, почти так же, как коньки, и катался в сторонке, подражая своим кумирам. Но, прикрепленные лишь к носкам валенок, лыжи не слушались меня. Тогда я вбил сзади валенка в лыжу гвоздь, загнул его крючком и, перекинув через подъем ноги веревку, привязал валенок к лыже так, что пятка не отрывалась от нее. Спускаться с горы стало намного удобнее.

Иногда кто-нибудь из спортсменов подходил, показывал мне поворот и объяснял, как его надо выполнять. Уже тогда я узнал и названия многих поворотов — «христианин», «ножницы». Но самым трудным и заманчивым было научиться делать короткий быстрый поворот прыжком на двух лыжах — «стюп», как называли его лыжники. Поворотом «телемарк», который мне показывал еще отец, они почему-то не пользовались. А я считал его самым главным. С его помощью очень удобно было спускаться по глубокому рыхлому снегу.

Лыжники к обеду уезжали в город, а я катался до позднего вечера. Иногда пытался поворачивать между синими и красными флажками, которые спортсмены называли «змейка», «кандахар», «диагональ». У них было еще много разных фигур, но эти они ставили чаще других.

В один из воскресных дней начались соревнования. Я помогал ловить сбитые лыжниками флаги. Это позволяло мне стоять близко к трассе и смотреть соревнования. Тогда я уже знал многих чемпионов в лицо. Хорошо запомнил высокого, сильного Семена Ялакаса, всегда обмотанного камусами Вадима Гиппенрейтера, стройного, элегантного Владимира Преображенского, темпераментного и стремительного Мишу Гавва и тогда совсем еще юного Сашу Филатова. У каждого из этих лыжников был свой почерк, свой стиль. Научиться кататься на лыжах так, как они, мне даже не приходило в голову, казалось сверхфантастичным. Но я старался подражать им — мальчишки всегда подражают своим героям, не понимая еще того, что это начало пути в большую жизнь.

После соревнований по слалому горнолыжники отправились на трассу скоростного спуска. От самого подножия великана Вудьявра они поднимались лесенкой, прорубая десятиметровой ширины дорожку ребрами лыж. Я шел с ними вместе. Долго длился подъем на вершину горы. После них осталась извилистая, утоптанная в снегу трасса. Там, где лыжники проходили по уплотненному ветрами насту, следы лыж были едва видны, а в кулуарах и углублениях на свеженаметенном снегу трасса ярко выделялась среди нетронутой белой целины. Иногда лыжники втыкали по краю трассы для ориентира зеленые еловые ветки.

Потом они мчались вниз, сжавшись в плотные комочки, на поворотах поднимая веера искрящихся снежинок. После них и я спустился по этой трассе, но мои лыжи ехали по ней совсем не так быстро, как я хотел.

Кончились соревнования. В городе исчезли плакаты и афиши, тихо стало на улицах. Но я по-прежнему каждый день возвращался к подножию Вудьяврчорра, где сиротливо хлопали на ветру полинявшие, выгоревшие флажки «змеек» и «шпилек». И снежный наст хранил следы тех сказочных дней.

До половины июня все свое свободное время я проводил на лыжах, на склоне Вудьяврчорра. Кое у кого в городе появились окантованные лыжи с креплениями «Капда-хар», ботинки. Я днем и ночью бредил лыжами. Мы часто собирались у Васи Тихонова и мечтали о высоких горах, о снеге, о лыжах.

Как-то к нам в руки попала книга о горных лыжах. И вскоре я знал ее почти наизусть.

В Кировске я жил в семье наших друзей: мой отец служил на аэродроме недалеко от города. Татьяна Павловна Агапова и ее дочери Зина, Лида и Тамара приютили меня, и вскоре я почувствовал себя среди них, как в родном доме. Девочки относились ко мне, как к брату. Меня никто не ругал за то, что я пропадал целыми днями на горе. Но когда приносил домой двойки, на день-другой лыжи у меня отбирали. И я срочно исправлял плохую отметку. Так к весне я перешел в следующий класс и немного научился поворачивать на лыжах.

На лето я поехал к родителям. Дома целыми днями рассказывал им о соревнованиях, которые видел в Кировске. Много и с увлечением я мог говорить только о лыжах. О чем бы родители ни заводили со мной беседу, она всякий раз заканчивалась одним и тем же — лыжами. Я ими просто болел. Раздобыть настоящие горные лыжи, покататься на них теперь стало самой большой моей мечтой. И однажды она сбылась! Отец принес мне мою «мечту», она валялась на складе со времен войны. И вот они в моих руках — горные лыжи, с металлическими кантами, с креплениями, на которых можно было прочесть четкую надпись — «Кандахар». Я ошалел от радости, не расставался с ними ни на минуту. Мыл и чистил их, холил их так, словно они были живыми.

Лыжи были вдвое больше меня, но разве это важно! Ведь у них есть настоящий кант, крепления! Я с нетерпением ждал зиму, хотя вместе с ней возвращалась нудная обязанность вставать рано, когда на улице еще темно, чтобы идти в школу. Мое нетерпение было так велико, что я надевал валенки, вставал на лыжи... Дома ворчали, что я царапаю пол. Но мне было не до пола.

Вскоре, этим же летом, к нам с Рыбачьего приехала сестра с мужем. Олег Бабанин носил легендарную черную форму моряка. Он рассказывал интересные истории о геройских подвигах лыжных отрядов морской пехоты. Во многих из них он сам участвовал.

Неожиданно я заболел. Колени распухли, и малейшее прикосновение к ним вызывало острую боль. Дома сидеть было очень скучно, и я потихоньку удирал на улицу. После таких прогулок отлеживался два-три дня. А потом снова убегал к ребятам.

В конце концов меня отправили в санаторий. А я рвался в Кировск, на снег. К сентябрю мне стало полегче, и я пошел в школу.

В городе снега еще не было, но горы уже покрылись белыми шапками. В ближайшее воскресенье Коля Громов, Вася Тихонов, я и еще несколько ребят отправились на Юкснор. Целый час мы карабкались по узкой тропке среди огромных камней, пока не добрались до снежного плато. Здесь уже царствовала зима. Дрожащими руками застегиваю крепления, делаю первые шаги на новых лыжах. Лыжи скользят быстрее и быстрее, и я, словно на волшебных крыльях, мчусь в страну своих грез.

Наступила полярная ночь. Я возвращался из школы уже в сумерках, но все же шел кататься на лыжах. Иногда меня выручала луна, чаще — Северное сияние. Почти каждую ночь небо полыхало серебристым живым огнем.

Шло время, я катался на лыжах, и постепенней ноги мои выздоравливали. Но как-то на целую неделю город погрузился в океан снежной бури. Мне пришлось пропустить несколько тренировок. И у меня снова, будто от тоски по лыжам, начали болеть ноги. Это меня сильно напугало. Но как только я вернулся на склон, радел свои «кандахары», все прошло. С тех пор я уже не Делал перерывов в тренировке.

В эту зиму я раздобыл себе лыжные ботинки. И хотя они были сорок шестого размера, не унывал. Запихнув в каждый по килограмму ваты, надевал их на ботинки, в которых ходил в школу. Во время зимних каникул были городские соревнования школьников. И я на своих первых горных лыжах вышел на свой первый слаломный старт. Колю Громова мне победить не удалось — я занял второе место.

Пришлось выступать за школу и по лыжным гонкам. И хотя все время мы проводили на горе, оказалось, что на лыжах мы неплохо и бегаем. Места распределились тем же образом: Коля был первым, я — вторым.