Мой самый быстрый снег

Одна ночь осталась до завтра, до той минуты, когда слова «На старт»... «Внимание»... «Марш!» расколют мир надвое и я кинусь вниз, в холодную белую неизвестность — один на один с пространством, с временем, с самим собой, собрав всю решимость, всю смелость, все умение, накопленное за долгую спортивную жизнь. Все это надо сжать тысячекратно секунды, переплавить в скорость. И победить.

Завтра я, как и двадцать семь моих товарищей по лыжам, впервые выйду на старт, чтобы победить скорость. Трасса спуска на лыжах на достижение абсолютной скорости довольно проста. Прямой лептой скатывается, она по ровному склону. Здесь нет ни поворотов, ни частых «змеек», ни бугров, ни ям. И лишь скорость — ее трудность.

Завтра впервые мы попытаемся достигнуть максимальной скорости спуска на лыжах. Мы знали: ее рубеж лежит где-то в пределах 175 километров в час. Эта цифра гипнотизировала, манила нас, сжимала сердце холодком страха. Горнолыжники привыкают к опасности, научаются преодолевать страх, но никогда не перестают бояться. И чем опаснее спуск, тем радостнее победа.

Много раз за последние дни пристально разглядывали мы гребень Айкуайвенчорра — «Спящей красавицы», так переводится название этой горы. На ее склоне должна была решиться судьба рекорда скорости.

Огромное полярное солнце зацепилось за скалы ущелья Рамзая, заполнив собой шестисотметровый горный провал. Словно боясь замерзнуть, оно свернулось калачиком, поджав свои острые лучи, представ на время в величавом спокойствии небесного божества.

Бури, уставшие от долгой зимы, уснули в ущельях, зализав израненные склоны Хибин. Все замерло. Лишь горы едва светились золотистым светом. Голубизна неба растворялась в бесконечности. Пустынный город без движения и теней, словно озаренный изнутри, дополнял фантастичность пейзажа. Во всем было что-то необычное, напоминающее картины Рокуэла Кента.

Мы долго стоим, захваченные величием Севера. На Хибины опускается короткая ночь. И мы не спеша возвращаемся с нашей обычной вечерней прогулки в маленькую, по-домашнему уютную гостиницу. В комнатах жарко. На высоких кроватях громоздятся груды подушек, мягких и белых, как первый снег. Эта гостиница стала нашим домом. Когда бы мы ни приехали в Кировск, обязательно останавливаемся в ней. Здесь уже в ноябре начинаем мы свой сезон на первом снегу. Здесь в апреле на последнем снегу берем свои прощальные старты.

Не спится. В который раз вспоминаю все о заездах на скорость в Америке, в Альпах. Как-то лет десять назад промелькнуло сообщение, что американец Ральф Миллер показал 175 километров в час. Но потом этот результат подвергли сомнению. Что-то там было не так. Последнее официальное сообщение, не вызывающее сомнений, говорило о том, что Луиджи ди Марко достиг 163,265 километра в час. В газетах указывался рост и вес Луиджи. Вес оказался неожиданно маленьким — 67 килограммов. Спускался спортсмен на деревянных лыжах, что тоже удивило нас. А ведь он обыграл олимпийского чемпиона по скоростному спуску француза Жана Вюарнэ и установил мировой рекорд.

У нас опыта таких спусков не было, если не считать сегодняшних двух пробных стартов. Предыдущей ночью мелкий снег припорошил дневной фирн. И сразу заметно съел скорость. Оставалось надеяться, что к завтрашнему старту горячее солнце и ночной мороз переплавят этот снег в кристаллики скоростного фирна. Как быстро ни скользили сегодня мои лыжи, уверенность и свобода движений не покидали меня.

Непередаваемое удовольствие — вот единственное, что владело мной во время тренировочного спуска. Л завтра? Этот вопрос волновал всех моих товарищей; о чем бы ни заходил разговор, кто-нибудь все равно сводил его к рекорду, как называли мы предстоящий спуск.

Я вспоминаю, как тщательно готовит скользящую поверхность своих деревянных «Кнайсл» Толя Емельянов. Придирчиво осматриваю и я свои любимые эпоксидные «Белые звезды». Вчера часа три подряд тщательно циклил их, шкурил, оттачивал кант. Лишь сегодня после старта снял мазь. Два спуска не испортили блестящую поверхность лыж. Вот они стоят у окна. Лишь две царапинки под грузовой площадкой напоминают мне о Тянь-Шане, где, не рассчитав прыжок через арык, я приземлился на большой плоский камень. Хорошо, что он лежал на крутом склоне. Перевернувшись через голову, я кубарем потом скатился вниз. Даже «металл» не выдержал такого испытания. Когда мою ошибку повторил Петр Дельвер, его «Кэстле» разлетелись пополам от носка до пятки. С тех пор я непоколебимо верю в свои лыжи.

Из окна моей маленькой комнатки на втором этаже белоснежные Хибины видны во всем их первозданном великолепии. Безоблачное небо обещает жаркий день. В такую погоду туристы катаются на лыжах в пляжных костюмах. Спал я сегодня хорошо. Разве что проснулся раньше обычного. Кладу на скользящую поверхность лыжи слой красного «холминкольна» и растираю пробкой до зеркального блеска. Такого слоя мази хватит всего на несколько сотен метров. Но больше мне и не надо. Зато скользят лыжи здорово. Натягиваю на себя эластик с белыми лампасами, зеленую куртку, пристегиваю к поясу каску и очки, надеваю «пуховку», ныряю в огромные горные ботинки и громыхаю с лыжами на плече по узкому коридору.

В столовую заходят и заходят лыжники. И груда лыж в углу растет. Шум и гомон за столиками. Ничто не выдает необычайности предстоящего. И только по обрывкам отдельных фраз бывалый лыжник может догадаться, что спортсменов ожидает нечто новое, незнакомое им. Кто-то шутит по поводу оставленного адреса и страхования жизни. Надо мной посмеиваются — сдует ветром с трассы, потому что с моими шестьюдесятью килограммами несерьезно как-то бороться рядом с девяностокилограммовым А. Филатовым. Так думают многие, тем более, что вчера во второй попытке он показал свой лучший результат.

Утром чаша Айкуайвенчорра налилась светом. Припорошенные за ночь кристаллы фирна сверкают из-под снега, как алмазные россыпи. Вот уже час, как мы шаг за шагом поднимаемся в гору. Стены «цирка» снизу кажутся выше и круче. Где-то наверху они переходят в отвесные, обрывистые снежные карнизы. Много опасностей таят горы. Но нет ничего страшнее лавин. К счастью, нам не грозит беда: верхняя часть гребня чистая, карниз сорвался здесь еще зимой. Склоны километрового амфитеатра, отшлифованные до блеска свирепыми полярными бурями, идеальны для спуска на скорость. Метровый наст едва оставляет на себе следы от лыж и палок. Весеннее солнце и ночные морозы последней недели поработали на славу, превратив мелкий северный снег в кристаллики льдинок. И если бы не пороша, лучшего желать было бы нельзя. «Быстрее» этого снега нет.

Поднимаюсь боком, «лесенкой» на лыжах. Тщательно рублю лезвиями кантов верхний слой смерзшегося фирна, превращая его в нечто похожее на крупный песок. По мере подъема за нами остается четырехметровой ширины дорожка, матовой полосой четко выделяется она на сверкающем панцире ледяного склона.

Наша трасса исчезающей лентой скатывается на плоское дно «цирка». Природа создала здесь именно то, что требовалось нам. Тесной группой приближаемся к гребню. Вот уже далеко внизу остались судьи и зрители. Чуть видны красные полотнища, отмечающие двухсотметровый отрезок, где мы должны развить наибольшую скорость. С каждым шагом ближе карниз, труднее склон, медленнее подъем. И не только потому, что тяжело идти. Мы переступили порог неизвестности. Вчерашний старт давно пройден. Каждый метр вверх таит неожиданность, несет опасность. Никто из нас никогда не спускался с такой скоростью, какая нас ждет.

Но какая она? Я не раз убеждался, что стокилометровая скорость по гладкой трассе легче переносится, чем пятидесятикилометровая — по буграм и ямам. Но хотя склон абсолютно ровный, никто не может сказать, каким он окажется на той скорости, которая нам предстоит.

Среди нас немало лыжников с именами, прошедших горнила всех спортивных трасс страны, сотен соревнований, отдавших не один год тяжелого труда искусству спускаться с гор на лыжах.

Я самый легкий из всех. Самый тяжелый — гигант Саша Филатов. Между нами «тридцатикилограммовая разница». В свете общепризнанной теории у Филатова больше шансов, чем у кого бы то ни было. Ну, а у меня их, соответственно, меньше всех. Но мне хочется показать самый быстрый результат, самую большую скорость.

Смотрю на ребят. Кажется, все спокойны. А я? Волнуюсь. Очень. Что ждет внизу? Думаю, думаю, думаю все время только об этом...

До карниза остается несколько десятков метров, а крутизна склона такая, что протягиваю вперед руку и достаю снег. Останавливаемся. Первый спуск решено провести отсюда. Нам дают две попытки. И если в первой все обойдется благополучно, вторую мы начнем с карниза.

Обычная предстартовая обстановка. Ребята подмазывают лыжи, проверяют крепления, подтягивают застежки на касках. Внимательно, не пропуская ни одного движения. наблюдают стоящие на старте за несущимся вниз спортсменом. Ушел вниз первый... Второй... Третий... На старте Филатов. Я поднял голову, забыв о мази, не застегнув кропления. «Марш!» По-моему, Филатова «тянет» быстрее, чем остальных. Это всегда так. Мы к этому привыкли. Но... Что это? На совершенно ровном склоне его качнуло... рвануло... дернуло в сторону правую руку, он «открылся» и едва устоял.

В эту секунду там, внизу, боролся со скоростью не он один, а каждый из нас. На несколько секунд перестал существовать весь мир, его поглотил один лыжник... Большая физическая сила выручила Филатова и здесь. И вот пройден финиш. Остановка... А у меня дрожат колени. Пульс подскочил до ста двадцати. Плохо идти в таком состоянии. Но все стартующие без происшествий доходят до финиша. И когда наступило время моего старта, я успокоился.

«Марш!» Теперь это для меня. Мягко скользят лыжи, плавно набирают скорость. Легко прохожу участок разгона. Пересекаю входные ворота. Ощущение уверенности, удовлетворения, полной радости захлестывает. И долго не проходит даже после финиша. Это так же трудно объяснить, как удовлетворение от утоления жажды и голода.

Когда после лета я встаю на лыжи, мне этого скоро становится мало. И даже старты в слаломе не приносят удовлетворения. Меня влечет спуск, скорость. Только там, где надо испытать и побороть страх, где надо рисковать, я получаю настоящую радость. Да и не только я. Это вообще особенность спорта.

Так и здесь — чувство страха, желание его победить гнало вверх. Но организаторы соревнований, страхуя себя от неприятностей, возможность которой они узрели в спуске Филатова, не дают нам подняться на гребень. И старт второй попытки—на несколько десятков метров выше, чем первой, но не с ребра горы.

Честно говоря, где-то в глубине души я радуюсь такому решению. Вернее, это торжествует трусость. Уж очень неведомо, очень ново предстоящее нам всем.

И вот старт второй попытки. Последние приготовления. Еще утром я проверил, чтобы брюки и куртка безукоризненно облегали меня. Ведь лишняя складка на одежде может «отобрать» решающую десятую долю секунды.

Порядок старта был предопределен еще вчера на жеребьевке. Мне досталось стартовать двенадцатом. Хуже всех было первому. По тому, как он пройдет трассу, можно было представить, что ожидает тебя. А он представить этого не  мог.

Тишина гор утроена тишиной стартового напряжения. И как выстрел — слова: «На старт!»

Спортсмен стоит боком к линии спуска. Здесь только так и можно стоять. «Внимание!»... «Марш!» Он прыгает и, сжавшись в комок, проваливается вниз и чуть ли не сразу превращается в точку. Она делается все меньше и меньше, эта точка. Ее почти не видно.

Время будто остановилось. Где-то внизу между красными флажками замерло мгновенье. Сколько проходит секунд!

Финиш. Конец. Стоп!.. Напряжение рассеивается. Все оживились, зашумели. Первый шаг сделан. Но по-прежнему каждого из нас ждет свое. И мы готовимся к тому, что наступит после слова «Марш!»

Разминаюсь, прыгаю, сажусь в «лягушку» — знаменитую стойку, позволяющую сохранить скорость. Сажусь так низко, что колени упираются в плечи. Палки прижимаю под мышки. Очень неудобно смотреть вперед — мешают очки, каска. Вижу, кто-то снимает кольцо с палок. И все торопливо стали снимать тоже. Ведь на такой скорости даже они тормозят. Снимаю и я.

Через каждые полторы-две минуты в тишину стреляют слова: «На старт!.. Внимание!.. Марш!..» Приближается мой номер. Сердце сильно бьется, я даже слышу его стук. Мышцы наливаются легкостью и силой. Мысли ясны и четки. Дышится необычно свободно, легкие словно запасаются кислородом на дорогу — мало ли что!.. И уже не терпится рвануться вперед, вниз...

Слова «Мельников! На старт!» приносят облегчение, прерывая ставшее томительным ожидание. Подхожу к судье. Слегка потеют очки. Оттягиваю их — проветриваю, ведь очки «герметически» прилегают к лицу. Притираю пальцы в перчатках к палкам. Слышу: «Внимание!..» Сжимаюсь тугой пружиной.
— Марш!

Я брал старт сотни раз. Но никогда мои лыжи не начинали скользить так быстро — здесь очень круто. Правда, я знаю, слишком быстро никогда не будет. И все же нужно еще быстрее... Ничего не слышу, каска стискивает голову. Да и вряд ли что услышал бы! Живу одними глазами. Носки лыж, и за ними легли стремящиеся вниз два следа, блестящие на меловом фирне. Постепенно появляется непреодолимое желание хоть немного выпрямиться, ослабить прижатые руки. Вот они — неизвестность... опасность... страх.

Гладкий склон постепенно превращается в гармошку. Тридцать... тридцать пять... сорок пять метров в секунду. Глазам помогают «видеть» ноги. Лыжи бьются, трепещут, и нечем смягчить удары. Страшно. Каждый следующий удар может стать последним. Носки лыж рыскают все шире и шире. Воздух становится плотным, упругим, как вода, в которую врезаешься, прыгая с вышки. Чудовищная сила бьет в грудь и пытается опрокинуть на спину. Лыжи выскальзывают вперед... Вот она — главная опасность скорости. И, рванувшись вперед, валюсь грудью на колени. Сразу стало легче. Появилось ощущение свободного радения.

Мелькнули контрольные ворота мерного двухсотметрового отрезка. Желание проскочить их растянуло эти метры в километры. И кажется, никогда не достигнешь незримой линии между последними двумя флажками, хоть и несешься, как снаряд.

...Промелькнули темным пятном судьи. Я медленно встаю, откидываю руки вниз и грудью ложусь на холодную стену воздуха, тянусь к носкам своих лыж, чтобы эта стена не опрокинула меня теперь, когда все позади. Медленно гаснет скорость. Я уже лечу по громадному виражу. И опять все та же радость захватывает меня. Только теперь она еще сильнее.

Смотрю вверх. Оттуда, как горошина, катится стартовавший следом за мной лыжник. Если на старте я завидовал тем, кто уже внизу, то здесь мне хочется чем-то помочь тому, кто мчится теперь но трассе. И я шепчу: «Стоять... Стоять...» Я призываю его...

Все меньше на старте спортсменов. Все больше победителей, вернее, покорителей трассы. И когда последний лыжник пересек линию финиша, я узнал, что нас было пятеро: пятеро авторов всесоюзного рекорда скорости — Леонид Суханов, Анатолий Емельянов, Сергей Шустов, Геннадий Минеев и я показали среднюю скорость — 150 километров в час. Было это девятнадцатого апреля 1963 года.

А в апреле 1966 года наши горнолыжники намеревались штурмовать мировой рекорд скорости. Он был равен 169,6 километра и принадлежал теперь лыжнику из ФРГ Людвигу Лайтнеру. Я уверен, если бы нам повезло с погодой, мы смогли бы в Кировске достичь и 170 километров в час. Но тогда там было мало снега и на нашей скоростной трассе торчали острые камни. Соревнования были отменены.