Олимпийские эдельвейсы

С тревогой и нетерпением мы ждали приближающуюся зиму 1956 года. Кто поедет на Олимпийские игры в Италию? Этот вопрос мучил всех. Отборочные соревнования назначили на конец декабря. А тридцатого команда должна была вылететь в Швейцарию, чтобы принять участие в крупнейших международных соревнованиях.

В начале зимы мы получили настоящий горнолыжный инвентарь — австрийские ботинки и лыжи фирмы «Кнайсл». Именно тогда мы в первый раз встали на лыжи, сделанные специально для слалома и отдельно — для скоростного спуска. Но, к сожалению, до стартов в Швейцарии у нас времени было слишком мало, мы не успели привыкнуть к новому, хорошему инвентарю. Мы тогда своей «автономии» не имели. А Федерация лыжного спорта СССР, которую возглавлял В. Андреев, больше занималась гонками и прыжками. Так как тогдашний государственный тренер по горным лыжам Ю. Преображенский и тренер сборной страны Д. Ростовцев считали, что я легкий, верткий, что выступать успешно могу только в слаломе, то и получил я всего одну пару лыж для слалома. Для слалома-гиганта и скоростного спуска у меня, считали, было маловато «массы», то есть веса. Но я, как и прежде на всех соревнованиях, шел все виды альпийского троеборья — и слалом, и гигантский слалом, и скоростной спуск.

И вот настал конец нашему томительному ожиданию. Начались отборочные соревнования. Закончились они большой неожиданностью: я победил в... скоростном спуске, хотя выступал на коротких слаломных — неудобных для спуска — лыжах с открытым кантом. В наше время в это трудно поверить. Теперь даже сильный чемпион не попадет в призеры, если решится на такой эксперимент. Но я не экспериментировал, просто у меня не было других лыж.

На этих коротких лыжах мне пришлось идти и длинную трассу слалома-гиганта. И опять я был первым, обыграв и Тальянова, и «тяжелого» Филатова. Но вот в слаломе, вопреки всем прогнозам, я занял лишь... двадцать седьмое место.

В олимпийскую команду, несмотря на неудачу в слаломе, я был все-таки зачислен.

Перед самым вылетом из Москвы все мы получили еще по две пары лыж. Обрадовались, конечно, очень. Но, к сожалению, пользы от этих прекрасных австрийских лыж, о которых не так давно мы и мечтать не смели, было уже весьма и весьма мало. Это все равно, что перед стартом ответственнейших автогонок пересесть на чужой, неизученный, с совершенно неведомой системой управления автомобиль, к тому же развивающий непривычную огромную скорость. До Олимпиады оставался месяц с небольшим, а к новым лыжам мы должны были еще «прикатываться» и «прикатываться» и привыкать к новым для нас скоростям.

31 декабря 1955 года наш ИЛ-14 взял старт. И мы покинули московскую землю. «Финиш» был в Вене.

Оттуда поездом отправились в Швейцарию, в Венген. Хорошие дороги, мосты, станции и города в горах... Разрекламированные швейцарские горы были ничуть не лучше нашего Кавказа или Тянь-Шаня. Альпы даже уступали им в первобытности, суровости.

До соревнований оставалось дня три-четыре. И мы с утра до вечера не уходили с горы. Спортсмены из местного клуба показали нам трассу спуска. Да, это была трасса! Кажется, природа собрала здесь все, что могла. Четыре километра пути пролегали по самым разнообразным склонам, какие только может придумать фантазия человека. Эта трасса приготовила нам сотни задач, с которыми мы столкнулись впервые. И каждый день — с утра до обеда — мы «решали» их. Потом опять хватали лыжи и мчались на станцию узкоколейной железной дороги. Эта дорога — уникальное сооружение. Она круто лезет в гору и, добравшись до перевала, спускается в Гринденвальд. Здесь готовились к международным соревнованиям наши девушки. Меня удивила простота, с какой инженеры решили проблему подъема поезда по крутой железной дороге. Между двумя  рельсами лежал третий, узкий, похожий на лестницу, за перекладины которой цепляется зубчатое колесо обыкновенной шестеренки, сидящей под моторным вагоном. Эти вагончики очень быстро взбирались на трехкилометровый перевал, куда сползали ледники красавицы Юнг Фрау. Здесь, в огромной толще льда, были вырублены гигантские гроты и тоннели, по которым в любую погоду скользили десятки туристов, отражаясь в бесконечных ледяных кристаллах стен и потолка.

Мы подымались в этих вагончиках до станции фуникулера. А потом уже на нем добирались после обеда до слаломной горы. Домой, к ужину я приползал с трудом.

На следующий день с утра снова торопились на спуск, но оказывалось, что австрийцы, американцы и французы уже на горе. Мы их догоняли на старте.

Трасса начинается на крутом ровном склоне. Потом выходит на пологое плато, которое обрывается отвесными скалами. Не знаю, сколько времени нам потребовалось бы, чтобы пройти этот участок трассы напрямик. Но, увидев, как зарубежные горнолыжники идут здесь в низкой стойке, я решил, что это не так уж страшно и сложно. Андрэ Мольтерер окончательно рассеял мои сомнения. Он стоял намного выше нас. И вдруг, сорвавшись, прописал между нами огромную «змейку» и ушел вниз, собравшись в комок. Недолго думая, я ринулся за ним. На краю плато трасса делала два крутых поворота и, пройдя вдоль отвесного обрыва, уходила по узкой «полке» вниз. Слева от нее подымалась коричневая скала. А справа обрывались острые каменистые зубья. По краю двухметровой «полки», на металлических зацементированных трубах была натянута сетка. Место не из приятных, что и говорить, редкое даже для зарубежных трасс.

Здесь спортсмены задерживались подолгу, чтобы посмотреть, как решают эту головоломную задачу другие, посоветоваться с товарищем, выслушать мнение тренера. Я притормозил и тоже подъехал к группе лыжников, стоящих у начала «полки». По трассе непрерывно шли спортсмены. Но никто из них не решался брать эту чертову «полку» с ходу.

Я остановился на самом краю и заглянул вниз. Предостерегающий крик заставил меня обернуться. По плато мчался лыжник в темных гольфах. «Американец!» — мелькнуло у меня в голове. Американцы здесь первый день. И этот наверняка не знает трассы. Он может не попасть на «полку» и улететь прямо в черный оскал пропасти.

Я отъехал на внутренний край виража. Влез по колено в снег, пока мои лыжи не уперлись в бугор. И тут же отшатнулся назад. В метре впереди меня, слева направо поперек уходящей от меня вниз «полки», протаранив на полном ходу несколько метров целика, из-за снежного бугра на уровне моей головы вылетел лыжник. В классической группировке американец перелетел «полку» и стал падать вниз на острые скальные перья, торчавшие, как лезвия ножей. Я оцепенел... В ужасе застыли десятки людей... Вдруг кто-то крикнул. И гора ожила. Несколько человек, стоявших внизу, у «полки», бросились под скалы, куда упал американец. На узкой «полке» сразу стало тесно. Все торопились вниз. Пропустив вперед американских ребят, я поехал следом за ними под скалы. И... не поверил своим глазам. «Потерпевший» стоял на целых лыжах, на нем не было ни царапины. А ведь он пролетел не меньше полсотни метров и упал на камни, на которых почти не было снега. Это же чудо! Потом американец, его звали Весли, рассказал. Среди отвесных скал была ложбинка, запорошенная снегом. Вот по ней он и скатился, как по желобу. И остался цел. Случай — возможный только по теории вероятности. Это все равно, что сорваться с крыши семиэтажного дома и упасть на грузовик с ватой, мчавшийся мимо...

В тот день тренироваться я не мог. Да и не только я. Надо было прийти в себя после пережитого потрясения.

Позже я познакомился с Весли ближе. Можно было позавидовать тому, как он «стрелял» отрезки трассы спуска. И вообще американцы оказались отличными парнями. Когда на другой день я упал на спуске и сильно потянул ногу, они тут же зашли к нам в отель и принесли мне эластичные бинты. У наших ребят установились с американцами дружеские отношения.

Венген кончился для нас печально. Многие ребята получили травмы, Виктор Панов попал в больницу. Далеко не утешительными были и наши результаты. Даже со скидкой на дебют.

Наши девушки выступили лучше, особенно Женя Сидорова. Она была даже призером. Видимо, ей помогли тренировки вместе с ребятами на мужских трассах. А чего же было ждать от наших парней, если мы впервые попали на такие трассы, которые не снились нам даже во сне?

Из Венгена олимпийские команды восемнадцати стран утром в понедельник выехали в Австрию, в Кицбюэль. Календарь Международной федерации горных лыж построен так, что соревнования проводятся в субботу и воскресенье всю зиму на протяжении четырех-пяти месяцев. Естественно, что, попав впервые в эту горнолыжную «карусель», мы растерялись и не смогли выступить в полную силу.

От Венгена до Кицбюэля мы добирались целый день с семью пересадками. Как правило, между прибытием нашего поезда и отправлением следующего проходило не больше десяти минут. Мы едва успевали перегрузить наши сто пар лыж и чемоданы через окна на автокар. И бегом мчались на другую платформу. Так как моя нога еще сильно болела и бегать я не мог, то, не дожидаясь окончания выгрузки вещей, потихоньку ковылял к следующему поезду.

Когда мы приехали в Кицбюэль, выяснилось, что на какой-то станции — не то в Швейцарии, не то в Австрии — во время одной из спешных пересадок мои вещи были забыты. Австрийская полиция заверяла нас, что вещи найдутся. Я не очень на это рассчитывал. И оказался прав.

Нога моя подживала. И я собирался вскоре начать тренировки. Но в чем? Ботинки, брюки, свитеры, куртки, перчатки — словом, все осталось в потерянном чемодане. Спасибо ребятам, выручили меня, собрали все необходимое. А я пошел в магазин покупать ботинки и очки. Всех моих денег — почти тысячи шиллингов — не хватало. Спортивный инвентарь в Австрии, как, кстати, и во всех остальных капиталистических странах, где я бывал, стоит невероятно дорого. Но когда хозяин магазина узнал о моей беде, он махнул рукой на недостающую сотню шиллингов.

Наши парни с утра до вечера пропадали на горе. Трасса скоростного спуска — «Штрейф» — одна из самых сложных в Альпах. На ней «взошли» многие горнолыжные звезды, такие, как Тони Зайлер, Андрэ Мольтерер и другие. Я несколько раз ездил на трассу и, выбрав какое-нибудь интересное место, внимательно изучал технику спуска сильнейших лыжников мира.

Соревнования начались в субботу слаломом. Здесь наши ребята выступали чуть лучше, чем в Венгене. Пользуясь пропуском участника, я пролез на трассу и фотографировал спортсменов. Здесь было что снять. Сильнейшим среди сильнейших был на трассе слалома австриец Андрэ Мольтерер. Я до сих пор не могу понять, как он шел вторую попытку. Казалось, он летит над склоном, не касаясь лыжами снега. Его время было ошеломляющим. Он выиграл у всех, в том числе и у Тони Зайлера, почти пять секунд.

В воскресенье разыгрывался скоростной спуск. На финише спортсмены развивали скорость больше ста километров в час. Ажиотаж толпы достигал предельного накала, когда к финишу шел австриец. Радиокомментаторы разжигали страсти, сообщая время спортсменов на отрезках по мере прохождения трассы. В результате двух дней мы здесь достигли кое-каких успехов. Виктор Тальянов был девятым в двоеборье. На Олимпиаде от каждой страны выступают по четыре человека. Здесь же французы, австрийцы и другие выставили по десять-пятнадцать человек. Поэтому мы надеялись, что число сильных соперников сократится и в Италии наши шансы на успех подымутся.

В Кицбюэле сложились торжественные традиции проведения соревнований. Особенно впечатляющим зрелищем было закрытие. Сотни горнолыжников в олимпийской форме с наступлением сумерек вышли из отелей на улицу. Вспыхнули над головой звездочки факелов. И в торжественном шествии под молчаливое восхищение сдержанных обитателей Кицбюэля спортсмены прошли по центральной улице и собрались у мэрии. Короткий парад, награждение шестерки победителей в каждом виде соревнования на крыльце старинного здания муниципалитета. В заключение всех нас пригласили в ночное кафе.

На следующий день в приподнятом настроении мы выехали в Бадгаштайн. Этот модный европейский курорт быстро завоевывает репутацию лучшего горнолыжного центра Австрии. Двадцать восемь огромных многоэтажных гостиниц из стекла и металла сверкающей подковой замкнули ущелье на высоте тысячи метров над уровнем моря. Еще девяносто три маленьких, по-домашнему уютных пансионата затерялись среди этих громад, похожих на сверкающие айсберги. Семь многокилометровых кресельных подъемников и один — с кабинами протянули свою стальную паутину на все ближайшие вершины. Красивые и интересные горнолыжные трассы стали местом ежегодных тренировок мировой горнолыжной элиты, а в 1958 году — ареной борьбы за мировую корону.

Все это привлекает в Бадгаштайн десятки тысяч туристов.

Вместе с австрийцами мы тренировались целую неделю, мы буквально сидели у них на пятках, стараясь перенять много неизвестных нам технических приемов. Уж очень не хотелось им выдавать свои секреты. И как они ни пытались от нас ускользнуть, это им не удавалось.

Здесь, впервые после Венгена, я встал на лыжи. Нога болела, но, плотно стянув ее бинтом, я с грехом пополам начал тренировки.

Соревнований не было, и наша команда смогла немного отдохнуть от большого нервного напряжения предыдущих стартов. Отсюда мы выехали в Кортина д'Ампеццо — небольшой итальянский курортный городок в Доломитовых Альпах. Советская спортивная делегация была вся уже там. Не хватало только нас.

Автобус остановился возле огромного отеля «Тре кроче». Он стоял особняком в лесу, на перевале, в нескольких километрах от городка. Отель только-только закончили строить, еще шли последние отделочные работы.

Трасса, на которой нам предстояло соревноваться в слаломе-гиганте, была проложена среди скал и леса, ее разнообразный рельеф то и дело менялся, нигде не повторяясь, на протяжении всей более чем двухкилометровой ее длины. На этой трассе трагически погиб молодой итальянский спортсмен Илио Колли. На огромной скорости он врезался в дерево, стоящее на краю трассы.

Во время соревнований лыжникам перед стартом вручают фотографию Илио Колли с надписью: «В твоем последнем стремительном повороте не было чувства страха, через несколько секунд после него ты встретил неизбежную судьбу, такую же холодную, как снег на твоих лыжах, и тебя не стало. Твои глаза закрылись навсегда. Но в свете близкой победы они уже видели высшую цель».

На следующий день мы поехали знакомиться с трассой скоростного спуска на горе Тофана. Было холодно. На кресельном подъемнике, укутанные в шерстяные пледы — здесь их выдают всем,  — мы дрожали под порывами ледяного ветра. Наверху полчаса отогревались в баре небольшого отеля, пили горячий чай под свист ветра за окном. Наконец собрались с духом и выскочили из уютного тепла прямо в бушующую непогоду, скорее надели лыжи, стали спускаться по трассе.

Сначала все было понятно — несколько крутых спадов, и трасса ныряла в узкое ущелье. Скала как бы разрублена топором. Получилось ущелье — справа и слева вставали отвесные черные стены. Здесь быстро нарастала скорость. Потом трасса выходила на пологий участок, но он был настолько короток, что скорость не. успевала гаснуть, и на том же огромном ходу спортсмены проваливались вниз, но теперь по резким буграм, которых становилось больше и больше. Дальше трасса обрывалась крутым спадом, почти отвесным. А после него начиналось вообще что-то невероятное. Бугры громоздились друг на друга, трасса кидалась из стороны в сторону, выворачиваясь почти наизнанку. Затем дорога из застывшего ледяного шквала круто уходила вправо, взлетала на острый гребень и срывалась в какую-то яму-воронку, а по ее краю быстро поворачивала в обратную сторону. И еще полтора километра примерно такого же хаоса ям и бугров.

От первого знакомства с этой трассой осталось чувство растерянности и нереальности происходящего. Мы молча смотрели друг на друга. И в глазах каждого был немой вопрос: как же тут идти?! У меня было такое ощущение, словно мне предложили пройти по канату, натянутому через улицу, между домов. Конечно, по этой трассе можно было спуститься, цепляясь за нее не только ногами, но и руками. Но надо же было не ползти, а скользить на огромной скорости.

Тогда мы не знали, что эта трасса была загадкой не только для нас. Японец Иогайя, ставший потом вторым призером, сказал о ней: «Это харакири с разбега». А сильнейшая американская горнолыжница Мид Лоуренс заявила корреспондентам: «Мои дети никогда не будут горнолыжниками».

В тот год в Альпах снега было очень мало, и трасса спуска имела необычайно резко выраженный профиль и микрорельеф. Если даже для альпийской элиты она была загадкой, то каково было нам, впервые попавшим на такую супертрассу! Было ясно: если слалом-гигант и слалом мы еще как-то сможем пройти «с листа», так как дней на тренировку оставалось очень мало, то уж на трассе скоростного спуска без тренировки делать было нечего, поэтому все оставшиеся дни паши ребята провели на трассе скоростного спуска. Так же поступили и остальные команды.

Да, этот спуск был крепким орешком. Помню, как вся команда Австрии, кроме Зайлера, вылетела из одной и той же ямы вперед ногами. А ведь это были короли горных трасс — чемпионы мира И. Ридер, Г. Хинтерзеер, О. Оберайгнер, А. Мольтерер!

Соревнования по скоростному спуску в Альпах всегда собирают огромное количество зрителей. Ни футбол, ни хоккей, не говоря уже о других видах спорта, не могут конкурировать в популярности с горными лыжами. Прослышав о сверхсложной трассе «Стратофана», десятки тысяч болельщиков облепили скалы, деревья, трибуны в ожидании зрелища. И они его, к сожалению, получили. Спортсмены бились об лед, камни. Правда, смертельных случаев не было. Но из восьмидесяти стартовавших лишь половина доходила до финиша. Вот что такое супертрассы!

Помню, как вели под руки Андрэ Дювеляра. Лицо у него было в крови. Как выносили немца с переломом обеих костей правой голени. Как суетились врачи вокруг норвежца, сломавшего руку.

Наша четверка целой добралась до финиша, но выступили мы плохо. И это закономерно! Хорошо еще, что остались живы здоровы. Определенного успеха добился наш друг — чехословацкий спортсмен Чермак, занявший седьмое место.

Ребят приходилось сдерживать. Не имея ни опыта, ни мастерства, они тянулись за асами и на каждом шагу бессмысленно рисковали. Но на одном мужестве в горнолыжном спорте далеко не уедешь.

Мы потом расспрашивали чемпионов, как и сколько они тренируются. Оказалось, каждый день на лыжах — с октября по май. У них сотни подъемников. Каждую субботу и воскресенье участвуют они в международных соревнованиях на самых разнообразных трассах, одни молото проходить лишь со скоростью 60—70 км/час, так как они напоминают море во время шторма или змеей извиваются по склону; другие — прямые и гладкие — позволяют развивать скорость до 130 км/час. В этих соревнованиях чемпионы завоевывают себе очки, которые потом дают им право брать старт первыми и идти по трассе, ухоженной судьями, как аллея в парке — садовником. За зиму сильнейшие горнолыжники мира преодолевают тысячи километров, принимают до пятидесяти стартов. Многие соревнования превращаются в «мясорубки», подобно этой, олимпийской, но, не пройдя через них, нельзя стать чемпионом.

И еще одна немаловажная «деталь»: фирмы выпускают в большом количестве и отличного качества разнообразный горнолыжный инвентарь. Лыжи изготовляют и из стекловолокна, и из эпоксидных смол, и из комбинации металла с деревом, и т. д.

Ведущие спортсмены мира используют за одну зиму по пятнадцать-двадцать пар лыж. Горнолыжный спорт в альпийских странах — это целая индустрия. Конечно, чтобы обыгрывать спортсменов этих стран, надо иметь условия, если не такие же, то хотя бы приближенные к ним.

Горные лыжи завоевали любовь, признание тысяч людей в нашей стране. У нас много талантливых спортсменов, смелых, умных. У нас есть неплохие тренеры. У нас чудесные горы, в которых стоит прекрасная, снежная, солнечная, теплая зима. У нас можно тренироваться на лыжах круглый год. И когда эти паши чудесные горы станут обжитыми, превратятся в обетованный край для горнолыжников, можно ждать и побед на международных трассах.

К началу Олимпиады моя нога почти выздоровела. Мне очень хотелось выступить в слаломе-гиганте. Но тренеры меня заявили, к сожалению, только на слалом. В слаломе же я совсем «не катился», где-то была подпорчена моя техника. Делать нечего, я начал готовиться к старту. Чтобы окончательно избавить меня от боли в правом голеностопе, мне ввели двести кубических сантиметров новокаина.

Слаломная гора оказалась для меня полной неожиданностью. Десять сантиметров утоптанного ногами, как бетон, снега полили водой из шланга — совсем как на катке в Лужниках. И лед здесь был такой же гладкий и голубой. Только этот каток вздыбился в гору на восемьсот метров и был крутым, как гора приземления под трамплином.

Несмотря на то что канты моих лыж были наточены, как лезвие бритвы, я с трудом стоял на лыжах на этом склоне. Слалом был очень длинным. Время на первой попытке было необычно большим — около двух минут. Такую трассу запомнить нелегко, тем более, что во многих местах повторялись однообразные фигуры. Крошечная стартовая площадка была плотно забита спортсменами. Холодно, размяться негде. Прямо со старта трасса круто обрывалась вниз. Уже здесь, возле старта, падала половина участников. Сходят австрийцы... Лишь Зайлер удачно заканчивает первую попытку.

Я стартую пятьдесят пятым. Несмотря на лед, в воротах уже пробили ямы с рваными острыми краями, которые мешают лыжам мягко катиться и стараются перевернуть тебя на голову. Стою на старте и думаю: «Сбылась моя мечта, выступаю на олимпийских играх — на самых крупных соревнованиях». Представляю всю их грандиозность. И это помогает мне собраться. Чувствую себя отлично, как всегда на старте, хотя обстановка не совсем обычная. Деревянные штанги образуют узкие ворота. На уровне коленей маленький шлагбаум. Это автоматический стартер. Стоит его тронуть ногой, и на финише включаются электросекундомеры.

На старт дается целая секунда — можно не торопиться! Чужой, незнакомый голос на чужом языке отсчитывает секунды, оставшиеся до того мгновенья, когда я ринусь вниз. Перед моими глазами громадный циферблат секундомера фирмы «Омега» — он тоже отсчитывает секунды. Й я их вижу. Длинная тонкая стрелка быстро бежит по кругу, приближаясь к нулю. Крепче сжимаю палки, одним глазом смотрю на стрелку, другим — на трассу, вижу, как длинная стрелка поравнялась с нулем, и уже не слышу голоса стартера. Рванувшись вперед, влетаю в первые ворота, и тут меня начинает колотить, чувство такое, словно с асфальта, разогнавшись, въезжаешь на велосипеде на булыжник. Прежде я даже не представлял, что по такому льду можно спускаться на лыжах, не говоря уже о соревнованиях, притом на таком крутом склоне. Я весь — сверхвнимание. Готов вцепиться в этот склон не только лыжами, но и зубами. Но он меня отталкивает. Как я ни стараюсь закантовать лыжи, меня сносит и сносит. Еле успеваю попасть в ворота. Ноги разъезжаются. Меня шатает, как пьяного. Мне очень трудно. Я слишком напрягаюсь, стараясь не упасть. Это отбирает много сил. Лыжи никак не хотят слушаться на этом льду. Уже не я ими, а они управляют мной. Делаю невероятные усилия, чтобы повернуть их и снова вернуться на трассу. Но у меня уже не хватает сил справиться с взбесившимися лыжами. Они везут меня в металлическую сетку, которой огорожена трасса. Справа и слева сплошной черной стеной стоят зрители. Они что-то кричат. Что? Наверное, ругают меня. Мне стыдно, очень стыдно! Может, сойти? Но я никогда не сходил с трассы. Всегда, когда мог, доходил до финиша. И сейчас могу. И дойду. «Дойду, дойду»,— твержу я. Пусть орут, пусть свистят. Пока мы не умеем идти по льду. Но когда-нибудь научимся и этому! Так я финиширую. И снова лезу вверх по трассе, все время вверх, вверх. И запоминаю эту проклятую трассу, хотя знаю, что это теперь уже ни к чему. Но я должен сделать все, что могу. И я сделаю.

Урок первой попытки не прошел даром. Во второй — мне уже легче идти и кое-что получается. Но в средине трассы снова устаю от этого чертова льда, и лыжи перестают меня слушаться. Я падаю, сбиваю флаг. Но все же дохожу до финиша. Потом меня дисквалифицируют. Оказывается, я не прошел ворота, которые сбил. Мне очень неприятно. И я уезжаю подальше в лес, с глаз долой. Но разве я виноват? В жизни не видел таких трасс. Никогда не ходил по такому льду. Настоящие лыжи и ботинки получил только два месяца назад. И был заявлен почему-то на слалом хотя лучше шел слалом-гигант!

На этом кончается для меня Олимпиада.

Каждый вечер мы ездим на ледовый стадион. Там почти вся наша делегация. Все ждут, все уверены в том, что наши хоккеисты победят. Пока они не знают поражения. И они победили.

Стадион забит до отказа. Я не пропускал ни одной игры. Да, хоккей по праву можно назвать спортом двадцатого века. Но я не просто смотрел игру, а искал общее у нас с ними, искал, что можно у них взять, чему поучиться. Смелости и мужеству? Наши парни тоже не трусы. Силы и выносливости? И это есть! Умение владеть коньками, клюшкой, своим телом? Да, в этом им можно позавидовать. Но это сотни тысяч часов, проведенных на льду. А у нас нет пока возможности накатать необходимые нам километры.

Тем более радостным и почетным оказался успех советской горнолыжницы Жени Сидоровой, занявшей призовое место в слаломе на этой ужасной ледяной трассе. Заниматься лыжами она начала на Ленинских горах в Москве. Укатанные тысячами любителей до ледяного блеска, именно они научили ее стоять на льду. А потом, как уже было сказано, тренировки вместе с парнями на мужских трассах отшлифовали ее мастерство. Теперь-то уж наши девушки удержат свое место в мировой элите, главное — попасть туда, почувствовать свою силу. Бронзовая медаль Жени была, для нас дороже любого золота!

Я считаю, что тогда Женя Сидорова совершила подвиг. Не имея ни условий для подготовки к Олимпиаде, ни поддержки на трассе равных по силе подруг, совершенно одна боролась Сидорова с целой когортой прославленных горнолыжниц. Что ни имя, то сплошные звания и титулы. Получив травму (Женя упала накануне), она боролась, как герой, пробивая дорогу советскому горнолыжному спорту.

Да, немного понимания, сочувствия, поддержки, и наши девушки прославили бы свою страну на альпийских трассах. Но, видимо, в наших девчонок не поверили. И по-прежнему им не хватает инвентаря, лыж, нет баз, мало опыта — встреч с зарубежными «звездами». А зря!.. Может быть, успех Жени Сидоровой был заявкой на победу Сталины Корзухиной в Скво-Вэлли на VIII Белой Олимпиаде. И здесь Сталина была бы не седьмой, а первой...

Но это было позже. А тогда мы плясали вокруг Жени, прямо-таки очумев от радости.

Мне никогда не забыть, как стояла она под нашим знаменем с медалью на груди, держа в руках серебряную вазу, полную белоснежных эдельвейсов. Вечно живые цветы символизировали бессмертие ее подвига, ее имя навсегда записано в историю советского горнолыжного спорта.

Я попросил у нее три маленьких цветка: они были для меня символом наших будущих спортивных побед. Когда-то расцветут наши эдельвейсы?!