К первой олимпийской вершине
Очень благодарна я Владимиру Самойловичу Оботнину, который, несмотря на загруженность, находил моменты, чтобы что-то подсказать мне, поправить. Но в основном, конечно, как тренер работал со мной Павел. И он превосходно справлялся с теми трудностями, которые давала ему эта работа. Я могла бы ему по этому поводу наговорить здесь кучу комплиментов. Скажу лишь о том главном, что проявилось у Колчина-тренера в работе со мной. Он не нянчился со мной и не потакал моим иногда прорывающимся наружу слабостям, что, кстати сказать, вполне можно было ожидать от любящего мужа, да еще со столь мягким характером, каким всегда отличался Павел.
Была у нас как-то очень тяжелая тренировка — бег с ходьбой и прыжками. Все время мы бежали, прыгали и шли нога в ногу. До финиша оставалось километров пять, и в это время у меня наступила, как говорят, «мертвая точка» — самое неприятное для спортсмена состояние, когда в глазах темнеет и ты испытываешь только одно непреодолимое желание — остановиться. Все у меня отказало, и я упала прямо на дорогу на лесной полянке. «Не могу больше,— говорю Павлу.— Ты иди, заканчивай тренировку, а я приползу». Свернулась клубочком, дрожу — озноб у меня... Смотрю, он не уходит. «Нет,— говорит,— Аленька, вставай, это у тебя пройдет, ты еще сможешь бежать, вставай!» Сказано это было спокойно, но твердо... Я встала, сначала шла, потом побежала трусцой, потом быстрее побежала. А когда уже близко была база, где мы тренировались, у меня откуда ни возьмись возникло желание ускориться, и я несколько раз увеличивала темп до предела. Когда мы закончили тренировку, он сказал: «Вот видишь, у тебя еще сколько сил оставалось, а ты говоришь — не могу, смогла же...»
В то же время Павел не был диктатором. Он никогда не говорил: делай, мол, так, как я сказал. Всегда советовался, в спорных случаях доказывал свою правоту делом — на практике. Такой подход к тренировке и меня приучал к большей самостоятельности; я не боялась проявлять собственную инициативу в тренировках, смело анализировала свои действия. Ну и, конечно, я по достоинству оценила педагогические способности Павла. Несмотря на самостоятельность, я была полностью под влиянием его внутренней силы, его ума. В самых сложных и трудных моментах он был спокоен, вдумчив, терпелив. Я искренне считала (да и сейчас считаю), что у Павла надо учиться всему, что есть самого лучшего в лыжах. Он был для меня образцом тренера. Поэтому, когда не стало Оботнина и его группа распалась, я ни мгновения не раздумывала, у кого тренироваться, этот вопрос был для меня совершенно ясен...
Не скрою, поначалу было немного страшновато. Ведь это был первый эксперимент: член сборной команды тренируется самостоятельно, да еще и тренирует другого члена сборной. Появилась у Павла новая серьезная забота — на двоих составлять тренировочные планы, а это очень ответственное дело. В такой сложной ситуации надо было изо всех сил поддерживать друг друга, во всем друг другу помогать. Мы по-настоящему взялись за киносъемку. Я его снимала, он снимал меня. Да и других лыжников тоже снимали. Сами проявляли, монтировали, разбирали, показывали товарищам. Я научилась довольно хорошо понимать лыжную технику и, случалось, даже Павла корректировала в этом, и была очень рада, если мое замечание оказывалось толковым. Была у него такая ошибка: рука сзади «не дорабатывала» — поднималась вверх, не успев вложить все силы в толчок. Я об этом сказала ему. Наверное, Павел еще не верил в то, что я могу даже подмечать такие технические тонкости. «Нет, — говорит, — я правильно толкаюсь». Тогда я предложила заснять этот момент. Когда он увидел пленку, сразу согласился со мной. «Ты,— говорит,— права, Аленька, спасибо тебе».