Своенравный Лутц Домбровски

Трудно, пожалуй, желать лучшего для молодого, растущего спортсмена. Но сам он не был полностью удовлетворен итогами года, ведь тренер и думать запретил о тройном прыжке, и Лутц временно с этим согласился. Но никто не мог ему запретить высказываться по этому поводу, что Домбровски и не преминул сделать.
— Несмотря на высокие результаты в прыжках в длину, тройной остается моей первой любовью, — заявил он в беседе с журналистами.

Что было потом, читателю уже известно: новая травма и снова бесконечные, до хрипоты, споры с Грютцнером, который просил, настаивал, убеждал. На сей раз Лутц оказался покорным. Может быть, просто понял, что отступать дальше некуда. До Олимпиады оставалось менее полугода.

Словом, началась упорная, кропотливая работа, далеко не всегда дарящая только радость. Через горечь сомнений и тяжкий труд прошли они вместе, прежде чем Лутцу удалось доказать свое право на участие в Олимпиаде.

Положившись всецело на опыт тренера, Лутц, однако, продолжал упрямиться, проявляя свою самостоятельность, по мнению Грютцнера, в самых неподходящих вопросах. Так, он наотрез отказался пользоваться при разбеге контрольными отметками (большинство прыгунов применяют их, чтобы проверить скорость разбега и избежать заступов). Накануне соревнований предпочитал ограничиваться одиночными пробежками, вместо того чтобы (это считается общепринятым) совершить несколько контрольных прыжков с полного и укороченного разбега. Разбег он начинал в отличие от большинства прыгунов почти в вертикальном положении, что, по мнению специалистов, мешает быстро набрать скорость. Наконец, Лутц предпочитал в ходе состязаний пропускать одну, две попытки, а это, полагал тренер, было непростительной роскошью. Он мог даже уйти с тренировки раньше времени, решив, что уже получил изрядную порцию нагрузки.

Вот таким своенравным, сложным рос этот спортсмен, такими непростыми были его взаимоотношения с тренером. Сейчас трудно сказать, может быть, слепая покорность и не сделала бы из него рекордсмена Европы, олимпийского чемпиона. Но факт остается фактом: Лутц не вписывался ни в какие рамки, он не хотел быть на кого-то похожим, а предпочитал оставаться самим собой — Лутцем Домбровски.
— Действительно, я иногда пропускаю попытки. Потому что хочу сосредоточиться на оставшихся прыжках. Убедился, это — лучшее средство борьбы с соперниками. Ведь, в конце концов, спортсмену дается шесть попыток, и одна-две пропущенные не играют существенной роли.

Наконец, он позволил себе высказывание, которое как нельзя лучше характеризует его индивидуальность (или своеволие в зависимости от того, как его расценивать) г «Контрольные отметки? Они мне не нужны. В прыжках в длину все происходит слишком быстро, чтобы обращать на это внимание. Еще в начале спортивных выступлений убедился, что мне так удобнее».

...У этой истории нет традиционного счастливого конца. Точнее, с олимпийской победой, сделавшей Домбровски всемирно известным спортсменом, его вечные споры и разногласия с тренером не окончились. И Грютцнер разрешил ему (в который уже раз!) поступить по-своему: в послеолимпийском сезоне спортсмен соревновался только в своей излюбленной дисциплине — тройном прыжке. Но вновь оказался прав тренер: Лутц не снискал лавров на новом поприще, на крупнейших турнирах неизменно оставаясь за чертой призеров и ничем особенным не выделяясь. Результат 16,33 (более чем скромный, по современным меркам), показанный им в том сезоне, должен был бы заставить его всерьез прислушаться к мнению тренера. Но надолго ли хватит его почтительности и молчаливого терпеливого согласия?