На лайбе «Святая Анна»

—       Меня зовут Ройнис, а тебя, кажется, Юля?
—       Не Юля, а Юра.

Ройнис улыбнулся и рассказал, что он латыш, учится в мореходном училище и у него есть друг, тоже Юра. Так состоялось знакомство.

Мне очень хотелось показать, что я не новичок в парусном деле. Подумав, важно проронил:
—       Идем галфвинд.

Ройнис одобрительно кивнул головой. Я прошелся по палубе, поглядел на паруса. Заметил, что вроде бы фок больше «заигрывает», чем следует,— я судил по «Руслану». Сказал об этом Ройнису.
—       А ты подбери шкоты немножко,— ответил он.

Довольный признанием моих морских познаний, я бегом бросился к фок-мачте. У палубы покачивались деревянные двухшкивные блоки с пропущенными сквозь них толстыми канатами. Это были гика-шкоты паруса, показавшиеся мне огромными по сравнению с теми, что на «Руслане». Мелькнула мысль: а что, если сил не хватит подтянуть шкоты и тем самым подобрать парус? Отдаю гика-шкот, закрепленный на здоровенном железном нагеле и, собрав все силы, тяну его к себе. Шкот неожиданно легко пошел по блоку, парус подтянулся ближе к планширю и перестал заполаскивать. Снова закрепил шкот, от рук потянуло навек памятным запахом смолы...
—       Сделал. Фок стоит хорошо, не заполаскивает.

Он улыбнулся и молча кивнул головой. На этом наша беседа закончилась. А мне хотелось сделать что-нибудь еще, потравить или выбрать шкоты, например... Словом, поработать как настоящий матрос. Делать, однако, нечего. Разве что поглядеть на картушку большого путевого компаса, по которому держал курс рулевой.
—       Точно держу?— спросил Ройнис.
—       Конечно...

Разговор как-то не получался, а тем временем впереди по курсу из ночной дымки начали проступать очертания купола собора, трубы — Кронштадт. За кормой зарозовело. Солнце уже было высоко, когда «Святая Анна» вышла на Восточный рейд Кронштадта. Капитан приказал Ройнису вызвать команду. На рейде стояло до тридцати парусников. Мы подошли к крайнему из них, привелись к ветру. Загремела якорь-цепь отданного якоря, матросы быстро убрали паруса. Потом так же быстро сделали приборку на палубе и нырнули в кубрик — досыпать. Хотел и я пойти с ними, Ройнис напомнил, что в кубрике есть свободная койка. Капитан услышал это и строго сказал:
—       Нельзя, будешь мне помогать....

Я не посмел возразить, хотя быть вместе с матросами казалось интереснее.

Воцарилась тишина. Спали и на соседних лайбах, только на палубах изредка лаяли судовые псы. Вахтенных не видно, парусники с аккуратно подобранными парусами, чистыми палубами тоже вроде бы дремали. Капитан позвал меня в каюту, достал судовой журнал и приказал каждые четыре часа записывать показания барометра. Затем постучал по нему пальцами, вздохнул и буркнул:
—       Запихни: семьсот пятьдесят.... Плохо, начал падать... Давай поспим, очень рано...

Так прошло мое первое плавание на «Святой Анне», паруснике, ничем, вероятно, не отличавшемся отстоявших по соседству других лайб. В длину наша лайба имела около тридцати метров, в ширину — не менее четырех-пяти. С грузом сидела в воде на три метра, при водоизмещении около двухсот семидесяти тонн, в трюмы могла принять тонн сто. Паруса в сумме имели площадь около трехсот метров. При хорошем попутном ветре «Святая Анна» давала узлов до семи. Команда любила свой парусник.
—       Старенькая она у нас,— говорил мне несколько дней спустя боцман Андрей,— любит в свежую погоду попить морскую водичку.

Как лайба «пьет водичку», я узнал позднее...