Один день базилики Масценция
Но другого выхода не было, и с этим следовало мириться.
Во всяком случае, итальянцы постарались организовать все как можно лучше. Они за свой счет одели всех судей от всех стран в красивые серые костюмы, снабдив их галстуками, поясами, рубашками, где красовалось изображение неизменной в те олимпийские дни волчицы. Они направили для обслуживания борцовского турнира внушительный отряд девушек — студенток римского института физического воспитания. Девушки, одетые в кокетливые и элегантные костюмы, бегали взад-вперед между помостами, собирая судейские записки, разнося бюллетени, доставляя информацию для прессы, проводи гостей и журналистов на отведенные им места, а в свободное время весело щебетали, поедая бутерброды, рассевшись рядком на спинках скамеек, словно птички на телеграфных проводах. Глядя на них, можно было подумать, что, кроме радости, в их жизни нет места ничему. А, между тем, это было не так.
Мы подружились с одной из них — Маурой, — и она рассказала нам о себе. Она ни на что не жаловалась и не меньше других носилась за судейскими записками, а в перерывах смеялась с подружками. Но мы знали, что живется ей нелегко, одной, приехавшей из другого города, ютящейся в общежитии, что за учебу надо платить, а денег нет, что вот здесь, на играх, удается заработать немного, а по ночам и тогда, когда другие отдыхают, надо заниматься, что заведующая курсом недовольна, что девушка слишком много беседует с членами советской делегации, что вообще не так-то легко жить в девятнадцать лет, когда нет отца, когда надо заботиться и об учебе, и о заработке, и о больной бабушке, а любимый живет совсем далеко, во Франции, и сам бедный студент, и еще бог весть когда удастся быть вместе...
Маура была славной девушкой, и после, разумеется, своих итальянских борцов она болела за советских.
Впрочем, итальянские зрители на соревнованиях по борьбе вообще были доброжелательными и объективными зрителями. Может быть, это объяснялось тем, что они не были такими уж великими специалистами в этом виде спорта или тем, что особенно не рассчитывали здесь на успехи для своих спортсменов, а кто победит из иностранцев, им было безразлично, но они были объективны.
Рим — не Стамбул и не Тегеран, где зрители органически не представляют себе, как может выигрывать кто-нибудь, кроме их соотечественников.
Но если зрители были для нас новые, то из участников многие были старыми знакомцами. Ну, прежде всего турки.
Вот Акбас, с его искалеченной ногой, старый волк, хитрый, опытный, но... старый. Рим был для него, наверное, последней ареной. Он проиграл, отошел на второй план. А для таких борцов отойти на второй план — это значит, что пробил час уходить на покой. Другие турецкие «старики» еще могучи. Дагистанли, Атли, Оган, Каплан... Каплан еще силен. Вот он выходит чуть сутулясь, морщины избороздили лоб, сильные руки напряжены. Каплан на этих соревнованиях получил серебряную медаль, а было время, когда сутулость была меньше, не замечались морщины, а медали сверкали золотом.
Пора уступать место молодым. Пора. Таким, как Дитрих. Великолепен этот широкоплечий, белокурый, всегда улыбающийся немец. Впервые увидев его в Мельбурне, мы уж тогда поняли: этот далеко пойдет. Он и пошел: золотая медаль в вольной, серебряная в классической — вот его римские итоги.