Один день базилики Масценция
Есть в нем что-то особенно приятное. Это его увлеченность борьбой. Кажется, главное для него — не цель победить, не очки и медали, а упоение самой схваткой, радость борьбы, накал единоборства.
Особо хочется сказать об американцах. На следующий же день после нашего прибытия они пришли к нам, пришли пожать руку своим советским товарищам. Это добрые, хорошие ребята. Они сами говорят, что многому от нас научились. И, скажем честно, на нашу голову, хорошо научились. Ведь, казалось бы, совсем недавно, в Мельбурне, они ничего не умели. Странно было видеть этих парней, выходящих на ковер в своих синих трусах и белых майках,— они даже не знали, что бороться полагается в борцовских трико.
Прошло четыре года, и они не только сшили себе трико. Они еще и научились бороться. Три золотые медали — такого итога вряд ли ждали и сами американцы!
Чем это объяснить? Конечно, анализы и изучение —дело специалистов, но нам кажется, что причина их успеха в том, что они все время борются. В конце концов им особенно нечего терять — ни громких титулов, ни почетных званий. И они с первой минуты до последней борются. Даже если у них преимущество в несколько очков, они на последней минуте проводят рискованный прием — лишь бы «заработать» еще очко.
А порой мы видим, как старые, заслуженные борцы, получив очко в первую минуту, оставшиеся одиннадцать минут толкаются на ковре, чтобы сохранить свое преимущество. И малейшая случайность, любая даже случайная удача противника лишает таких борцов победы.
Римский турнир с, очевидностью доказал не новую истину — на ковре надо бороться, а не проводить время, бороться смело, с желанием победить.
А у кого не хватает воли к победе и смелости, тем лучше потесниться, уступить место своим молодым товарищам. Это следует понять не только борцам, но и иным тренерам.
Приятно было, например, смотреть на Караваева. Или на Коридзе. Смелые, настойчивые, волевые, уверенные, они буквально расчищали себе дорогу к пьедесталу почета и заняли на нем верхнее место.
Им не страшны были ни соперники, ни, как ни грустно об этом говорить, судьи, а против Коридзе оказался бессильным даже целый заговор, состряпанный кое-кем из руководства Международной федерации борьбы.
Или Иван Богдан. Это образец спортсмена. Прямой, честный, умный — умный, а не хитрый — действительный герой Олимпийских игр. Да еще красивый парень, что у тяжеловесов явление не частое. Каждый раз, когда он выходил на ковер, на него было приятно смотреть, а его матч с Дитрихом был, наверное, самым «эстетическим», да позволено будет нам так выразиться, матчем этого турнира.
Обидно, -конечно, за Балавадзе, нашего «профессора» борьбы. Ну что ж, его время прошло, пора уступить дорогу молодым; может быть, это следовало даже сделать уже здесь, в Риме.
Обидно за Картозию. Впрочем, Картозия настолько прочно вошел в историю борьбы, что ему уходить не обидно. Да еще неизвестно, пора ли ему уходить. В перерывах между встречами к нему подошел президент Международной федерации Роже Кулон.
— Я бы хотел,— сказал Картозия,— стать теперь судьей. Пора, наверное.
— Что ж,— ответил Кулон,— можно только приветствовать, когда судьей становится бывший прославленный чемпион. Ему лучше чем кому-либо ведома цена судейской несправедливости, и он ее не допустит.