Озеро лебедей

Когда много дней делаешь трудную, изнурительную работу, знай — тебе выпадет радость.

Озеро, вольно разлившееся между отлогими лесистыми берегами, с островом посередине открылось впереди. Коптяково озеро, крохотной каплей помеченное, и то не на всякой карте, у Горла Белого моря,— вот оно, перед нами. Где-то на дальнем его конце — охотничье зимовье, там мы остановимся, передохнем несколько дней, прежде чем двигаться дальше. Построил зимовье и жил в нем со своей старухой Афанасий Коптяков, суровый, нелюдимый, по слухам, человек. Ловил рыбу, промышлял куниц, белку. Еще говорили, лебедей приучил жить на озере. Сперва будто случайный подранок залетел, выходил его. На другой год с подругой явился. Афанасий их подкармливал, водяных крыс всех перевел, чтобы лебедят не тронули... Теперь старика нет. И старухи его нет. Осталось имя — озеру. Изба — по зиме служит пристанищем для охотников. И еще лебеди. Год за годом прилетают на Коптяково озеро, гнездятся на нем...

Налаживаем мотор. После многих дней, когда протаскивали лодку по узким протокам и канавам, запруженным поваленными деревьями, он не желает работать. Прочищаем карбюратор, подкручиваем регулировочные винты, дергаем раз за разом пусковую веревку — зафурыкал, поехали. Брызги подхватывает ветер, бросает в лицо, навстречу синий солнечный простор!

Озеро изрезано мысами. Тихие мелководные заводи поросли осокой, кувшинками. Песчаные пляжи намыло северным ветром. Кругом на десятки, на сотни километров вековечная глухоманная тайга.

...Лебеди из-за острова выплывают. Двое. Снежно-белые, с высокими тонкими шеями и кажущимися совсем мелкими головами. И лебедята... Короткое замешательство — один с частью лебедят скрылся в тростниках, другой и три лебеденка поплыли к середине озера.

Направляю лодку наперерез. Приближаемся, нагоняем.
— Снимай! Снимай! — кричу и протягиваю кинокамеру товарищу. Мне хватает забот с мотором.

Лебедь раскрыл сверкающе-белые на синей воде крылья, бьет ими, разгоняется по волнам, оставляя пенный бурун за собой, взлетает.., Летит. Длинные крылья мерно машут, красноклювая голова вынесена далеко вперед. Медленно набирает высоту. Скрывается на минуту за островом и летит на нас. И еще делает широкий, плавный круг, пролетая над нашими головами. Снова круг... А лебедята — мы прошли на лодке мимо них — как неживые: головки пригнули к воде — ни движения, сами серые, ну прямо комья пены среди волн, нипочем не различишь, особенно издали.

Водная синь, яркая и веселая от некрупных частых волн, далекий северный край, о котором мечталось еще в школьные, непреходящие годы, и теперь — лебеди. Царевна-Лебедь, добрый Гвидон, что спас ее, музыка «Лебединого озера»... это все— правда. Сказки давних лет и первые волнения от пушкинских строк, это все — отсюда. Отсюда их вечно юная, вечно трогающая поэтическая красота.

Стынет

Земля не верит еще зиме. И хоть по утрам иней, на лужах молодой, хрусткий ледок, но трава зеленеет, и озимые изумрудной дымкой подернули коричнево-черную пахоту.

Запоздалый чибис с печальным криком кружится, взлетит и падает и снова кружится над холодным мокрым лугом.

Вопросы

Злая холодная поземка мела. Я больше держался леса. Лыжни сходились, расходились. По одной, по другой... Я не то чтобы заблудился — где там в шестидесяти километрах от Москвы заблудиться! — но оказался в незнакомом месте и перестал ориентироваться. А время позднилось, пора было к станции поворачивать. Вышел на поле. Деревня в распадке завиднелась. Дорога, полузанесенная снегом. По дороге движется что-то круглое, укутанное в овчинный тулуп и клетчатый платок, завязанный на спине. Догнал. Нос да глаза только и видны. Нос темный, бугорчатый. Улыбчивые в лучиках морщин глаза.
—       Что за деревня, бабушка?
—       Шшшы-бы-бы...— пробурчала она себе под свекольный нос
—       Как? — не расслышал я.
—       Ши-и-бо-лово, говорю,— ответила, высвобождая из-под платка рот. И, оглядев меня с ног до головы, в свою очередь, спросила:
—       Что ж ты один-то, без невесты, едешь? Потерял?
—       Не нашел...— смутился я.